высказывания, место говорящего не предзаданы и однозначно не обнаружимы. Это место, говоря иначе, нельзя ни на каком другом основании занять, не удается раз и навсегда узурпировать иначе, нежели уступив и беспрестанно уступая его Другому» (
Дубин Б. Быть поэтом сегодня // Он же. На полях письма. М.: Emergency Exit, 2005. С. 366).
Фанайлова Е. Снятие Змия с креста. Критическая масса. 2004. № 2.
Из интервью тель-авивским «Окнам» и «Критической массе» (2005. № 3–4), которое само по себе представляет документ исключительной силы и тоже вошло в рецензируемую книгу: «Меня современная литература не интересует. <…> Меня еще интересуют современное кино, причем в массовом его варианте, и изобразительные технологии. <…> Меня интересует жизнь, история, формообразование, трансформации социальной энергии…»; ср. также в интервью сайту Полит. ру: «Радио интересует меня как эфирный поток, как континуум» (http://polit.ru/article/2005/12/02/fanailova/).
Законы синема, «искусства, столь родственного умиранию» (реплика Фанайловой в рецензии на книгу стихов Александры Петровой – «Знамя». 1998. № 1), определяют движение образов в фанайловских циклах «Серебряная пленка» (1, 2), «Русское видео» (1, 2), «Джатака о женщине», и не только в них. О значении подпольного видео для поэзии 1990-х Фанайлова писала в уже упоминавшейся рецензии на книгу Круглова; добавлю от себя, что на таких нелегальных видеокассетах важен был еще любительский дубляж, факт, что действующие лица не говорили разработанными – в порнографическом смысле – голосами советских кинозвезд (но, случалось, говорили голосами наших знакомых).
Чтобы держаться контекстов, близких Фанайловой, сошлюсь на фотографию. Вот что пишет о своих моделях Диана Арбус (напомню ее цикл «Без названия», посвященный даунам): «Уроды – герои множества легенд. Они как персонаж волшебной сказки, который останавливает вас и требует отгадать загадку. Большинство людей проходят через жизнь, страшась травматического опыта. А уроды родились с травмой. Они уже прошли жизненную проверку. Они – аристократы» (цит. по: Diane Arbus. New York: Aperture, 1997). Из фотохудожников этого направления я бы назвал еще Бориса Михайлова.
Пас О. Искусство и поиск идентичности (см.: http://www.vavilon.ru/textonly/issue12/paz.html).
Ср. в рецензируемой книге стихотворение «Мне надоело заботиться о великой русской поэзии…». Добавлю, что отсылка к литературе, русской литературной традиции, как правило, выступает в фанайловских стихах средством снижения поэтической семантики. В иконоборчестве Фанайловой («Литература-актриска» из стихотворения «Облака идут по мозгам…», с отсылкой к знаменитой песне Галича) цитата часто, если не всегда, работает как механизм пародии; пример – строка Брюсова, разобранная выше. Вместе с тем (психоаналитик Фанайлова это отлично понимает) ирония тут направлена и на самого автора, это акт символической автоагрессии – перед нами еще один образец сдвоенного обозначения, стереоскопической адресации стиха.
Ср. рассуждение Фанайловой о «мировом гламуре», наследующем «целостному культурному сознанию, которое находится в непрерывном развитии и связано с двумя тысячами лет христианской Европы. Сердце ее сострадательно, ум ее инструментален, мир ее идей связан с миром их выражения и оформления. Это, наверное, ужасно трудно понять, а еще труднее делать постсоветскому человеку с его умственными теологическими лакунами и социальными страхами, человеку, выросшему в зазеркальном, антигуманистическом мире». Это цитата из эссе о мастере гламурной фотографии Хельмуте Ньютоне и «его убийственной точности, аналоге нравственности».
Цит. по: Киноведческие записки. 2005. № 75.
Фанайлова Е. Лена и люди. М.: Новое издательство, 2011.
Ср.: «Меня волнует чистая ненависть / Ее лезвие» (Фанайлова Е. Черные костюмы. М.: Новое издательство, 2008. С. 46.
А время – ключевой пункт, поворотная точка, Новый год с его мнимо домашней символикой и вполне парадной эмблематикой, в который автор-персонаж (вместе с китайскими рабочими и их «годом крысы»)… попросту спит.
Так делал «упрямый калека» Иннокентий Анненский в «Старых эстонках», где неотвязный кошмар совести принимал тягостный вид убогих старух, темных чухонок. Такова – в других стилистических и интонационных разворотах – вне– или надсубъективистская, но и не впадающая в популизм поэтика зрелого Пауля Целана либо Сесара Вальехо.
Ей была посвящена примечательная статья Александра Скидана в журнале «Воздух», имевшая коллективно-дискуссионное продолжение (2006. № 3 и 4).
Выступление на презентации книги Елены Фанайловой «Лена и люди». Москва, клуб «Маяк», 19 апреля 2011 г. Сост.
Круглов С. Переписчик. М.: Новое литературное обозрение, 2008.
В более раннем тексте «Природные воззрения славян на поэзию»: «…в черной, окаянной / реке поэзии, / устремленной к незнаемому, несуществующему свету» (Круглов С. Снятие Змия со креста. М., 2003. С. 20).
«Умираю потому, что не умираю» (исп.).
«Телом после я стал, а сперва была рана» (Гелескул А. Избранные переводы. М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2006. С. 127).
Ср. у него же: «причиняющий боль ангел-реаниматор» («Импрессио», с посвящением о. Якову Кротову), «ангел боли» («Пророки»).
Напомню произведение «прежнего» Круглова «Еще один, последний стихотворный текст…»: «Когда я слышу звон, треск лопнувшей струны в моем сердце, / я знаю: это там, на родине, / еще один мой друг и читатель, никогда обо мне не подозревавший, / забыл меня навсегда. И – вот – еще один. И / еще» (Круглов С. Снятие Змия со креста. С. 198).
Из стихотворения «Марианна Гейде» (Круглов С. Зеркальце. М.: АРГО-Риск; Книжное обозрение, 2007. С. 41).
«Читатель-лжец, мой брат и мой двойник…» («Посвящение» к сборнику «Цветы зла», пер. Эллиса).
«Примет [на себя] рыдания опозоренных» (фр.). Из стихотворения «L’Orgieparisienneou Paris s erepeuple», в переводе Геннадия Русакова – «Поэт возьмет себе стенанья прокаженных…».
Перевод Л. Синянской.
В стихотворении «Год 1996» Круглов связывает смерть поэта и собственное второе рождение: «В тот год, когда ты умер, я
