ситуаций определить, какой фигурой или с какой карты ходить, не только не способствуют игровому духу, но разрушают его, лишая игру смысла. Скажем, простой игрой с легко исчислимыми комбинациями является «волк», в которого играют на обычной шахматной доске из шестидесяти четырех клеток одной черной и четырьмя белыми пешками. Теория этой игры проста. «Овцы» (четыре белых пешки) обязательно должны выиграть. Что же за удовольствие для игрока, знающего эту теорию, и дальше играть в «волка»? Подобный анализ, разрушительный именно в силу своего совершенства, существует и для других игр, например для вышеупомянутых такена или багнода.
Не очень вероятно, но возможно и теоретически, быть может, даже обязательно, что существует некая абсолютная шахматная партия – то есть такая, где от первого до последнего хода неэффективен никакой защитный ход, так как даже лучший из них автоматически нейтрализуется на следующем ходу. С рациональной точки зрения, не исключена гипотеза, что некая электронная машина, перебрав все мыслимые разветвления игры, в конце концов составит эту идеальную партию. Тогда люди перестанут играть в шахматы. При этом самый факт первого хода уже будет означать выигрыш или, может быть, проигрыш партии [103].
Итак, математический анализ игр представляет собой часть математики, которая имеет к играм лишь случайное отношение. Он существовал бы и тогда, когда бы не существовало игр. Он может и должен развиваться вне игр, сам придумывая себе сколько угодно сложные и еще более сложные ситуации и правила. Но он не может иметь ни малейшего воздействия на самую природу игры. Действительно, либо анализ приводит к достоверному прогнозу, и тогда игра утрачивает свой интерес, либо им устанавливается некоторый коэффициент вероятности, и тогда он дает лишь более рациональную оценку риска, на который игрок может пойти или не пойти, в зависимости от своей осторожной или же смелой натуры.
* * *
Игра – это тотальный феномен. Она затрагивает весь комплекс человеческих дел и устремлений. Оттого немного таких дисциплин – будь то педагогика, математика, история или социология, – которые не могли бы плодотворно изучать ее под тем или иным углом зрения. Но какова бы ни была теоретическая или практическая ценность результатов, получаемых в той или иной частной перспективе, эти результаты будут оставаться лишенными смысла и настоящего значения, если их не истолковывать по отношению к центральной проблеме, которую ставит перед нами нераздельный мир игр и из которой вытекает изначально интерес, какой они могут представлять.
К главе II. Классификация игр
1) Mimicry у насекомых. Воспроизвожу здесь некоторые из примеров, приведенных в моей книге «Миф и человек» (с. 109–116).
«Бывают беззащитные животные, принимающие вид опасных особей, как в случае с шершневидной бабочкой Trochilium, похожей на осу Vespa Crabro: те же дымчатые крылышки, те же коричневые лапки и усики, те же брюшко и грудь в желто-черную полоску, то же мощное жужжание в лучах палящего солнца. Иногда мимикрирующее животное способно и на большие ухищрения: на теле гусеницы Choerocampa Elpenor на четвертом и пятом кольцах есть два пятнышка в форме глаз, обведенных черной каймой; в момент опасности гусеница сокращает передние кольца, а четвертое сильно раздувается и становится похожим на змеиную голову, пугая ящериц и мелких птиц [104]. Вейсман пишет [105], что, чувствуя опасность, бражник Smerinthus ocellata, в состоянии покоя обычно прячущий внутренние крылья, вдруг резко выпрастывает их, ошарашивая нападающего двумя огромными синими «глазами» на красном фоне [106]. При этом движении животное впадает в некое подобие транса. В спокойном состоянии оно похоже на свернутые сухие листья, а когда оно возбуждается, то цепляется за свою опору, разворачивает усики, выпячивает грудь, вбирает голову в плечи и надувает брюшко, при этом дрожа и вибрируя всем телом. Опасность миновала – оно постепенно замирает. Опыты Штандфуса доказали действенность такого поведения, отпугивающего синицу, малиновку и обычного (но не серого) соловья [107]. С развернутыми крыльями бабочка кажется головой огромной хищной птицы…»
В изобилии представлены и примеры гомоморфизма: «круглые крабы похожи на круглые камешки, chlamys на зерна, moenas на гравий, креветки палемоны – на коричневые водоросли, а рыба Phylopteryx, обитающая в Саргассовом море, представляет собой «растрепанные водоросли, напоминающие плавающие кожаные ремешки» [108], так же как Antennarius и Pterophryne [109]. Осьминог вбирает в себя щупальца, выгибает спину, меняет цвет и уподобляется камню. Внутренние зелено-белые крылья пиериды-авроры изображают зонтичные растения; наросты, узелки и бороздки на туловище lichnée mariée делают ее неотличимой от коры тополя, на которой она живет. Lithinus nigrocristinus с Мадагаскара и флатоиды неотличимы от лишайников [110]. Известно, насколько развита мимикрия у богомоловых, чьи лапки похожи на цветочные лепестки и венчики, подобно цветам они покачиваются на ветру [111]. Cilix compressa похожа на птичий помет, Cerodeylus laceratus с острова Борнео – на палку, заросшую мхом, благодаря своим слоистым светло-оливковым бугоркам. Последний вид относится к семейству палочников; обычно они «цепляются за лесные кустарники и по странной привычке неравномерно вытягивают висящие лапки, так что распознать их еще труднее» [112]. К тому же семейству относятся палочники в форме веточек. Ceroys и Heteropteryx похожи на сухие ветки, а полужесткокрылые шлемовые горбатки, обитающие в тропиках, – на древесные почки или шипы, как, например, маленькое насекомое-колючка Umbonia orozimbo. Когда гусеница-землемерка встает во весь рост и замирает, ее не отличить от отростка на ветке кустарника, чему в большой степени помогает ее шероховатый кожный покров. Всем известны пустотелы, похожие на листья. Они близки к идеальному гомоморфизму некоторых бабочек, например Oxydia, которая садится на конце ветки перпендикулярно к ней, внешние крылья складывает домиком и имитирует верхний листок; сходство дополняется тонкой темной полоской, идущей через все четыре крыла и похожей на основную листовую прожилку [113].
Существуют еще более изощренные виды мимикрии у насекомых, чьи внутренние крылья снабжены тонким отростком, похожим на черенок, "помогающий им как бы приобщиться к миру растений" [114]. Два развернутых крыла образуют вместе копьевидный овал, словно у листка, и здесь также пятно, на этот раз продольное, переходящее с одного крыла на другое, играет роль срединной прожилки; таким образом, "под воздействием органомоторики… каждое крыло крайне тщательно устроено, ибо представляет собой законченную форму не по отдельности, а только вместе с другим крылом" [115]. Так выглядят Coenophlebia archidona из Центральной Америки [116] и различные виды индийских и малайзийских бабочек Kallima…» [117]
(Другие примеры: «Миф и человек»,
