class="p1">Я возвела ограду принятия и чувствовала себя в безопасности. Думала, что добровольно спряталась за ней, а оказалась, что была в заключении (
хотя мне и не нравится выражение «быть в заключении»). Я думала, что стану счастливее, но не вышло. Каждый раз я желала убедиться, что не ошиблась, стремилась к ограниченной любви. Я жила, задаваясь вопросом, почему же так, и мой цинизм по отношению к миру и людям усиливался. Я хотела стать холоднее, и когда действительно стала, мир вокруг замерз. До чего бы я ни дотронулась рукой ли, ногой ли, меня обдавало холодом и болью. Я злилась и обижалась.
Сейчас я думаю, это было естественно. Я ведь действительно возвела вокруг себя ограду, ни с кем не общалась, не делилась – будто бы соорудила ледяную крепость. Я зациклилась на холодности людей, и в моей жизни не осталось тепла, лишь мороз.
Каждый раз, когда я проявляла чувства, с которыми не могла справиться, мне не хватало дыхания. Мне нужно было решать эту проблему. Поэтому я впервые пошла в клинику. И осознала, что мне сложновато все выложить, хотя когда-то это было для меня привычным делом. Но начав, я уже не могла остановиться. Я думала, достаточно будет поделиться с одним лишь человеком, но не тут-то было.
С тех пор я стала рассказывать о себе родным, друзьям, коллегам, незнакомым людям, растрачивая дыхание, и слушать их истории, восполняя его. Я делала это, не притворяясь, не имитируя, от всего сердца. Я ощущала, что волны чувств, несущие самосознание и жалость, понемногу находят равновесие.
В конце концов, жить нормально – значит быть с кем-то вместе, я это особенно остро чувствую сейчас, поехав впервые за долгое время в путешествие с родными. Быть вместе – это альтруизм, в итоге альтруизмом спасается эгоизм. Поскольку, начиная с «я», приходишь к «мы». Поскольку выбираешь быть вместе, воодушевившись тем, что другой хочет быть вместе с тобой, осознав, что нельзя жить без другого, который понимает тебя. Поскольку, вместе недопонимая, делясь, сходно чувствуя и отдаляясь, мы переживаем настоящее. Это ли не шанс вздохнуть с облегчением в мире, полном мрачных вздохов.
Я все время веду войну. Одна против десятков, против сотен. Изначально невозможно сражаться совсем одной с бесчисленным множеством врагов. Чем больше становится противников, тем ниже падает моя боеспособность, я утрачиваю волю. Нет. У меня изначально отсутствовала боеспособность. У меня нет возможности выиграть, нет уверенности в том, что я выиграю. И даже намерения выиграть нет. Жизнь, словно сумка неряхи, набита неразобранными вещами. Я не знаю, когда из этой сумки вдруг вывалится застарелый мусор, боюсь, что кто-нибудь ее разворошит. Жизнь действительно похожа на старую сумку. Швыряешь ее как попало, и гладкое дно постепенно затирается, царапается, трескается, но никто об этом не знает. Если швырнешь под другим углом, кто-нибудь заметит, но и только-то. Пока нет возможности поменять сумку, двигаешься осторожно и неловко, чтобы никто не разглядел ее дна. Написав это, я прыснула со смеху, так мне понравилась метафора, а потом поняла, что метафора не слишком удачная.
Если в автобусе кто-нибудь встает напротив меня, я перестаю писать. Стоящий напротив человек бросает взгляд на мой телефон. Боюсь, он разглядит, что я пишу. Боюсь, увидит мрачный текст, похожий на страницу дневника, полную тайн. Сознание окутано покровом, и сквозь непрозрачный покров никому ничего не видно. Отфильтрованные этим покровом мысли отличаются от истинных, а осадок от истинных мыслей накапливается, перегнивает в моем сознании. Поэтому мысли вечно не разобраны, из истинных мыслей с изрядным количеством осадка никак не нацедить хороших. Мысли, которые мне удается нацедить, – густой, непрозрачный мрак, подобный мути, которая берется из раскисшей почвы. Поэтому я скрываюсь за надуманными словами, мыслями, метафорами. В этих очищенных и упакованных мыслях на первый взгляд вроде бы что-то есть, но по сути ничего особенного.
Меня привлекает непосредственность чистых и искренних людей, восхищают тексты позитивных людей, но я беспокоюсь, что не смогу примкнуть к ним, и отступаю. Я не могу принять мрак, но и не могу вырваться в светлый мир. На самом деле я хочу быть значимой для многих людей, хочу, чтобы меня любили, хочу интересовать других, но притворяюсь, что это не так. Притворство порождает притворство, а это притворство порождает следующее, и теперь я уже не могу разобрать, то ли притворная я и есть настоящая я, то ли настоящая я – притворная, какие мысли истинные, а какие отфильтрованные. Сознание, которое хочет оставаться в покое, и душа, которая очень даже не в покое, конфликтуют друг с другом, и сознание выходит из равновесия, нарушение равновесия имеет следствием разрушенный вид. Разрушенный вид имеет следствием неправильные поступки. Чтобы укрепить покореженное сознание и тело, я подсовываю, добавляю правильные элементы, но сложить надежную крепость не получается – она шатается туда-сюда и разрушается.
Я бесцельно шагаю по дороге, хотя понимаю, что в итоге не смогу обрести свободу. Концовка опущена. Пытаясь проторить новую дорогу, я брожу по нехоженым местам, но грубая каменистая почва, как я ее ни топчу, как ни перекапываю, в дорогу не превращается. Мне под ноги постоянно попадаются камни.
В то время моим единственным талантом было ковыряться в душах других людей. Я отчетливо, словно маяк во тьме ночи, видела человеческие слабости, и мне нравилось с осуждением указывать на них. Если бы кто-нибудь спросил меня о причине этого, я бы вряд ли ответила, возможно потому, что плохо себя знала. Поскольку я плохо себя знала, меня бесило, что мир притворяется знающим, и при виде уверенных людей меня начинало тошнить. Я ловко выискивала слабые места в чужих убеждениях и злословила. Видя, как люди теряются или падают духом, я утешалась. Это была паршивая жизнь.
Я считаю, установки важнее сущности. Нет, не так, я думаю, что вся сущность в установках. Что в мелких, казалось бы, несущественных деталях кроется и проявляется истина. Поэтому я большое внимание уделяю взглядам, жестам, манере речи и движениям партнера.
Если кого-то любишь, множатся вопросы. Не то чтобы эти вопросы непременно обретали завершенность, будучи выплюнуты в словесной форме. Некоторые вопросы задаются всем телом. Обращенное в мою сторону лицо с подпертым рукой подбородком; взгляд, остановившийся на моих губах; кивки головой; встречные вопросы в процессе разговора. А я без передышки выплевываю свои истории, отвечая на всяческие вопросы собеседника, вот и все. Отношения, в которых любые слова становятся вопросом, и любые слова становятся ответом; партнер, которому я непринужденно рассказываю многочисленные сокровенные истории, хотя он ничего не спрашивал; партнер, перед которым не закрываются ни рот, ни душа.
С другой стороны, я вспоминаю, как много вопросов мы проглотили. Все друг другу задают вопросы. Похоже, люди стесняются больше, чем я думала. Не все, наверное, но многие в какой-то момент проглатывают вопросы, из-за того что у них перехватывает горло, или из-за смущения, или из страха, что партнер будет недоволен, или из-за стыда, из-за гордости. Друзья прозвали меня «королевой вопросов», а я между тем из кучи накопившихся вопросов с трудом извлекаю лишь некоторые. Хотя более секретные, тяжелые, личные, инфантильные, очевидные вопросы переполняют меня и лезут наружу.
Хорошо, когда встречаешь человека, который, не спрашивая, непринужденно вытягивает из тебя ответы, человека, который сыплет ответами, словно откликаясь на твои внутренние вопросы, хотя
