в печке развести?
— Нет, господин солдат, тогда жена приносит горячие угли в горшке.
— Так пусть она и теперь принесет углей! Черт побери! Что тут много калякать с вами, да бредни слушать, вскричал проголодавшийся и потерявший терпение солдат. Чтоб сейчас был обед! Слышишь, жид?
— Гитель, Гитель, — поспешно заговорил испуганный отшельник, — ради Бога, принеси огня, да дай им что-нибудь... хоть талес мой заложи.
— Твой талес? Да за него никто копейки не даст, — возразила жена.
В это время другой солдат, молчавший до сих пор, подходит к хозяину, который испуганно пятится назад, и говорит ему ласковым голосом:
— Не нужно закладывать, я вам дам денег.
— Вы дадите?
— Немного, но на обед будет для нас всех, пожалуй, хватит еще на рюмку водки. Вот вам, дружок, — я ведь тоже еврей.
— Еврей? Шолом-алейхем! — воскликнул радостно отшельник. — Бог да благословит вас. Жена моя вам всего накупит, а я тут у ребенка посижу.
Получив так неожиданно полтинник, жена ушла за покупкой, а муж сел у люльки.
— Добрый человек, — сказал спустя некоторое время отшельник дружеским тоном, зная, что он имеет дело с единоверцем, — будьте так добры, посидите тут у люльки, пока жена придет, а я между тем сбегаю в школу.
Гомерический смех солдата несколько смутил бедняка.
— Ишь-ты, нашел няньку какую! А ты-то что сделаешь?
— Я должен прочесть еще главу Мишнаис, так хочу сбегать в школу.
— Да ты останься лучше. Вот пообедаем, да выпьем вместе. Ведь вы пьете?
— Отчего не выпить?
— И тогда заботы забываются, и пляшешь, и поешь, как пьяный попович? Так, что ли?
— Это наше утешение. И почему же не повеселиться иногда, пока Бог грехам терпит?
— Даже при этой бедности?
— Что бедность! Тот не беден, кто надеется на Бога. Сегодня я пощусь, за то завтра сыт буду. Еще никто из нас с голоду не умер. Знаете ли вы песню про отшельника?
— Песню про отшельника? Нет, не слыхал. А спойте-ка.
— Что-то теперь не весело на душе, любезный друг.
— На водку дам, — если споешь.
— Нет, вот если вы тут посидите у люльки, так я, пожалуй, спою.
— Идет, — поняньчусь с твоим ребенком, — затягивай!
Отшельник стал выводить песню тонкой фистулой, между тем как солдаты, пуская целые облака дыма из своих трубок, с улыбкой посматривали на бедняка, который, не смотря на всю свою бедность и на все свое безотрадное положение, в силу свойственной этим людям уверенности в помощи Божией, вовсе казалось не чувствовал себя бедным и несчастным, как можно было бы предполагать с первого взгляда на него.
ПЕСНЯ ОТШЕЛЬНИКА
Ich lach doch alle Contoren aus
Mit ihre paskidne Tratten;
Mein Contor is doch die Klaus,
Mischnais — mein Masematen.
Ich sitz den ganzen Tag in Klaus
Und komm nicht heraus .vor die Thür;
Trifft sich epis in а Haus,
Kommt man gleich zu mir.
Trifft sich irgend а Simche
Oder chalile ein Zar,
Dazu bin ich ein Mimche
Und benehm’ mich nicht wie ein Narr [20]
и т. д. и т. д.
— Браво! — воскликнул солдат-еврей, когда отшельник кончил. — Хороша песня, хоть голос у певца-то подгулял. Вот вам на водку — всполосните горло!
Приняв деньги и поблагодарив великодушного солдата, отшельник поспешно убежал в свою школу, а солдат, верный данному слову, присел к люльке с самой серьезной миной, как будто в этом состояло его настоящее призвание.
Спустя месяц после описанной сцены, наш отшельник с сияющим лицом, весь запыхавшись, бежал домой. Еще не успел он дойти до дому, как стал неистовым голосом кричать:
— Гитель, жена! — а вошедши, он долго не мог говорить от радостного волнения. Лишь после неоднократно повторенных вопросов испуганной жены, он едва мог воскликнуть:
— Мы разбогатели, Гитель, разбогатели!
— Что ты, что ты! Скорее ты с ума сошел. Что с тобой?
— Я выиграл в лотерее, — слышишь, Гитель, в лотерее!
— Праведный Боже! В лотерее? Где же деньги?
— Постой, сейчас расскажу, душа моя, и ты узнаешь какой у тебя муж. Еврейский солдат, бывший у нас на постое, дал мне на водку за то, что я спел ему песню; но я водки не пил, а кутил себе лотерейный билет. Ты знаешь, Гитель, это моя страсть. Ну, и что же ты думаешь, Гитель? Мой № 40 и 88 как раз выходит с выигрышем, и сегодня утром я получил четыре сотенных.
— Четыреста гульденов! — вскрикнула жена.
— Еще слишком, душа моя, слишком четыреста гульденов. Но, что же, ты думаешь, сделал я с этими деньгами? Я сейчас подумал: если понесу деньги домой, так ведь у моей Гитель ум за разум зайдет, пойдет она покупать то ребенку сапоги, то халатик, сделает шаббес. — и не оглянешься как улетят сотенные. А человеку нужно о будущем подумать. Ну, угадай же, Гитель, что сделал я с нашими деньгами?
— Да разве я могу знать? Ты разменял их на золото?
— Вот и не угадала!
— Дом купил?
— У нас разве нет дома?
— На проценты, может, отдал?
— Ничего этого не бывало! Не угадаешь, Гитель! Я, видишь, побежал в Хевра-Кадиша [21], велел записать меня и тебя членами, чтобы после смерти нашей говорили по нас Кадиш и читали Мишну, затем купил я две могилы, два надгробные камня и два савана, для меня и для тебя, чтобы не пришлось, сохрани Бог, собирать милостыню, когда надо будет хоронить нас.
— Ты был, есть и будешь сумасшедший, — вскричала жена. — Как? Бог, посылает нам такую помощь, у нас столько денег, и ты хочешь, чтобы нас здесь похоронили, чтобы могилы наши были между гоями? Сумасшедший ты! Да я выцарапаю глаза у Хевра-Кадиша, если нам не отдадут обратно наших денег. А мы поедем в Иерусалим, чтобы умереть в стране, где похоронены предки наши!
— Дорогая Гитель! воскликнул отшельник с удивлением, у тебя министерская голова. Мне эта мысль, признаться, в голову не пришла. — Но скажи, душа моя, чем же мы будем жить в святой земле? Ведь одно путешествие чего
