менее, - ответил Катилина, флегматично закуривая новую сигару.
- Чего бы я только не дал, чтобы вернуть себе настроение тех лет!
- Ухитрись сбросить шесть лет, которые с того времени прошли, тогда вернется и прежнее настроение,
Юлиуш с нетерпением отмахнулся.
- Нет, ты меня не понимаешь, Катилина!
- Самый простой способ, чтобы нас поняли,- говорить ясно,- заметил Катилина, выпустив изрядный клуб дыма.
Гракх снова сел.
- Хорошо,- воскликнул он с жаром,- я объясню как нельзя более ясно.
- Итак? - Катилина поудобнее растянулся в кресле, давая понять, что он весь внимание.
- Ты помнишь наши общие мечты, наши планы, наши намерения? Чтобы претворить их в жизнь, думали мы все, не хватает лишь денег, положения и тому подобных вещей. Я сам, кажется, больше всех горевал, почему я не богач! Чего бы только я тогда не добился! Какой бы пример подал миру, какую поддержку оказал бы нашему святому делу, какую кардинальную перемену произвел бы во всем обществе! И вот, словно нарочно, чтобы наказать меня за эти дерзкие мечты, небо исполняет мои самые смелые желания, дает мне в руки средства, чудом возносит на невообразимую высоту… и смотри: я уже три года миллионер, вдобавок два года как совершеннолетний - и что же я сделал к нынешнему дню? - добавил Гракх со все возрастающей горячностью.
Катилина пошевелился в своем кресле и кивнул головой.
- Старая как мир истина,- сказал он, выпуская все более густые клубы дыма,- мы получаем от действнтельности только жалкие проценты того, о чем мечтаем. Кто смолоду рассчитывает на весь капитал, позднее освоится и с процентами, но кто с самого начала протягивает руку только за процентами, тот чертовски просчитывается, его ждут чистые убытки.
Гракх, снова было задумавшийся, тряхнул головой.
- Чтобы ты меня лучше понял,- произнес он, помолчав,- я расскажу тебе, как протекала моя жизнь с того времени, как мы расстались.
- С этого ты, кажется, и хотел начать!
- Последний год в самборской гимназии я закончил, как всегда, успешно. На следующий год я записался на философский курс Львовского университета. Как тебе известно, капиталец моей матери уже давно был исчерпан, и последние годы моего пребывания в гимназии я вынужден был зарабатывать. Не без страха и тяжкого беспокойства переехал я во Львов. О себе я не беспокоился, но моя бедная мать слабела с каждым днем и все больше нуждалась в помощи. Судьба была с самого начала милостива ко мне. Я получил порядочную стипендию, нашел выгодные уроки и смог обеспечить себе и матери приличное существование. Но как раз в это время... - прошептал он с тяжким вздохом.
- Я догадываюсь,- тихо сказал Катилина,- твоя мать…
- Начала все чаще болеть и… несмотря на все старания, сохранить ей жизнь не удалось.
Катилина склонил голову на грудь. Когда он заговорил, в его голосе явственно звучало сочувствие.
- Ты понес тяжелую утрату, Гракх. Хорошо зная твою безграничную привязанность к матери, я догадываюсь, что должен был ты испытывать в первые минуты.
Юлиуш отер выступившие на глазах слезы.
- Как будто для того, чтобы утешить меня после этой безвозвратной утраты, мне неожиданно наносит визит один из лучших львовских адвокатов, и от него я получаю известие, которое не знаю как и принять: то ли просто за шутку, то ли за какую-то загадочную мистификацию, то ли бог весть за что еще…
- Ты что же, никогда не рассчитывал на это наследство?
- А почему, черт побери, я мог рассчитывать? Я, правда, знал, что, известный своим вспыльчивым характером и всякими чудачествами, староста Миколай Жвирский доводится мне дальним родственником, что он поддержал мою мать в самую тяжкую для нас минуту, но я был уверен, что он давно забыл о своем благодеянии и о нашем существовании вообще.
- И к тому же ты, вероятно, знал, что у него есть брат, граф Зыгмунт из Оркизова, который все-таки должен быть ближе его сердцу, чем ты?
При упоминании о графе Зыгмунте Юлиуш вздрогнул и переменился в лице. Он побледнел, нахмурил брови.
- Откуда ты знаешь о графе Зыгмунте? - быстро спросил он, не отвечая на заданный ему вопрос.
- Да я ведь говорил, что, прежде чем попасть к тебе я познакомился с твоим судьей и экономом, они-то и посвятили меня в некоторые обстоятельства.
- И что они сказали тебе о графе? - допытывался Юлиуш со странной настойчивостью.
- Ничего такого, о чем бы ты не знал. Он и его единокровный брат с детства терпеть не могли друг друга, и тот, умирая, оставил его в дураках, показал ему фигу в завещании - вот и все, что мне известно.
- Я полагал…
- Что?
- Что эти люди, находясь в сношениях с оркизовскими служащими, могут знать… - медленно цедил Гракх сквозь зубы.
- Что именно?
- То есть они могли услышать… пронюхать… как…
- Как? - торопил Катилина своего друга, не понимая его колебаний.
- Как граф ко мне относится.
- Что за черт,- проворчал Катилина, пожимая плечами,- ты сам об этом должен знать лучше всего.
- Верно… но видишь ли… в этом отношении мне самому не все ясно,- проговорил Гракх, запинаясь, в каком-то странном смущении.
Катилина, внимательно наблюдавший за ним, вдруг резко откинулся в кресле.
«Разрази меня гром,- подумал он с важной миной,- если я не попал в самую гущу каких-то необычайных, таинственных и романтических событий. Что ни шаг, то какая-то тайна, что ни слово - загадка. Отчего это Юлиуш так смущается и заикается при упоминании о графе Зыгмунте? Не унаследовал ли он от своего благодетеля также и ненависть его к брату?»
Юлиуш тем временем прохаживался взад и вперед по комнате.
- Пусть тебя не удивляет мой вопрос,- заговорил он снова, уже спокойнее,- его причины ты узнаешь из дальнейшего моего рассказа.
- Поскольку
