такое короткое время отлучалась из дому.
Переселившись в Нымме, Урметы познакомились со своеобразными фокусами времени. В первые несколько недель, казалось, время стояло на месте. Дни тянулись немыслимо долго, заполненные хлопотами и знакомством со здешними условиями. То и дело требовалось что-нибудь заказать, купить или привезти. Из-за болезни отца старики могли переселиться в город не раньше конца мая или начала июня, но меблировку их комнат следовало продумать: везти из Вана-Сиркла весь старый хлам не имело смысла. Так считал Эйно, и Ирена соглашалась с ним.
Несмотря на сложные хлопоты, связанные с переездом, им, как ни странно, хватало времени для вечерних прогулок по узким улочкам пригорода-сада, куда они никогда раньше не наведывались. Оставалось время и для работы и даже для прослушивания пластинок.
Но когда жизнь более или менее наладилась, когда они уже освоились с ездой в автобусах, порядками в магазинах и новым окружением, когда сосны, живые изгороди из елок, домики и крашеные заборы стали казаться своими, когда узнали, по каким улицам трудно пройти в распутицу, а какие посуше, — дни вдруг стали удивительно короткими. Вечерние свободные вылазки заменились хождением в магазины, чтобы объединить прогулку с практической задачей. Ирена стала уже замечать, что, живя в Кадриорге, она могла по утрам спать на полчаса дольше. Вечерние камерные концерты у радиолы в комнате на верхнем этаже пришлось совсем отменить, потому что Эйно брал работу на дом, а у Ирены подошел срок сдачи статьи в альманах. Летняя экзаменационная сессия приближалась с устрашающей быстротой. Сегодня уже четырнадцатое? Ах, пятнадцатое? Неужели уже пятнадцатое? Ой, ой! Что же будет? Втайне мечтала она о переселении стариков в город. Уборка комнат и хлопоты на кухне занимали в Нымме гораздо больше времени, чем в Кадриорге, хотя Эйно топил печи, иногда чистил картошку, охотно ходил в прачечную и наводил чистоту с помощью пылесоса. Во всех этих действиях он был неуклюже медлителен и так основателен, что, наблюдая его со стороны, Ирена нежно улыбалась. Женщина справилась бы со всем, конечно, более ловко. Но что поделаешь. В новой консультации врач сумел внушить будущей матери такую осмотрительность, что даже ставя на плиту кастрюлю с водой, она думала — не слишком ли тяжело. А муж, знай он об этом разговоре, охотно стал бы держать жену под стеклянным колпаком.
После похорон Алликмяэ несколько недель Урметы не встречались почти ни с кем из знакомых.
Первыми вторглись к ним Кенки, конечно, с цветами, уполовником и бутылкой. Ночью, когда веселая пара удалилась, владельцы новой квартиры принялись весьма озабоченно обсуждать вопрос новоселья. Сначала Эйно считал, что следовало бы организовать грандиозный вечер, созвать всех знакомых и таким образом сразу покончить с этим вопросом. Ирена была согласна с ним. Но затем путем долгих рассуждений Эйно пришел к выводу, что устраивать ужин слишком хлопотно и что разумнее всего просто подождать — авось забудут. Ирена согласилась и с этим.
Увы, их расчеты строились на ошибочной основе. В кругу знакомых Урметов умели ценить благовидные предлоги для застолья. Было также известно, что Урмета собираются перевести на более высокую должность, а человек, идущий в гору, всегда окружен обществом, хочет он того или нет.
Раусы и Кыдары посетили их, к счастью, одновременно, но потом однажды вечером ввалилась Ванда Лээс. Затем в гости к Ирене пришли ее коллеги из Театрального общества. Еще через некоторое время — сослуживцы Эйно. В течение месяца сквозь дом прокатилась лавина гостей. Чтобы остановить ее, хватило бы одной невежливой фразы, которая распространилась бы среди знакомых, но именно ее никак не хотели произносить усталые владельцы квартиры. Приходилось молча терпеть и принимать в огромных количествах хлеб-соль, следы которого в виде пустых бутылок накапливались на нижней полке кухонного шкафа.
Так наступила весна. В доме появились грабли и лопаты. В ворота катились самосвалы, груженые землей и известняковыми плитами. Возле дома надо было разбить цветник, и при его планировке и закладке единодушие молодой пары достигло границ идеала. Основой этого мирного согласия была искусная работа Эйно Урмета, которую Ирена безраздельно ценила. Сначала она немного боялась, как бы Эйно не переутомился, но эти опасения были развеяны его чудесным настроением, возникавшим благодаря физической работе на свежем воздухе. Хотя Ирену временами мучила тошнота, она старалась показать себя хорошей хозяйкой — ведь Эйно, возвратившись в сумерках из сада и освежившись в ванне, садился к столу и поглощал пищу в невероятных количествах.
Теа стала у них постоянной гостьей, превратилась в своего человека. Она не только умела входить во все детали планировки сада и разбиралась в растениях, но и знала людей, через которых можно достать все самое лучшее. Клумбу возле будущего бассейна следовало обязательно засадить белыми ирисами. Теа говорила о белых ирисах словно стихами, и вскоре создатели сада почувствовали, что без этих цветов вся их работа лишена смысла.
В городском цветоводстве белых ирисов не было. Единсвенным местом, где их выращивали, были экспериментальные цветники Института биологии. Хотя институтские цветники не торговали многолетними цветами, Теа раньше приобретала их там по знакомству и хотела нынешней весной выпросить еще. Пусть Ирена пойдет месте с ней. Если хочешь иметь хороший сад, надо завести знакомства всюду, где выращивают редкие сорта цветов.
Однажды утром они отправились в путь.
Знакомый Теа оказался коренастым мужчиной с мягкими белыми руками и очень добрым красноватым лицом. На нем была светлая кепка, надетая козырьком назад, — очевидно, для ровного загара.
Белые ирисы? Снова только белые? В садоводстве имеется около десятка сортов, из которых семь можно читать прямо-таки королевским украшением сада. Но если желательно получить только белые, что ж, пожалуйста. Все-равно оформление продажи потребует кое-каких ухищрений.
По длинному коридору они прошли из лаборатории в сад. Утренняя роса еще поблескивала на траве по обе стороны сырой дорожки. Безветренное утро казалось особенно мягким. В чистом воздухе доносился из Лиллекюла целый джаз собачьего лая, в который, как юмористичекая нотка, вкрапливался энергичный петушиный крик. Город и в то же время деревня — цветочная деревня.
В углу, отведенном под ирисы, они остановились. Садовод, нагнувшись, прошел между грядками, что-то попробовал в разных местах своей мягкой рукой, воткнул поглубже табличку с названием какого-то сорта и пробурчал:
— Тут все равно надо прореживать. Я найду кого-нибудь из рабочих, кто нам все это сделает.
Он направился к грядкам гвоздики, над которыми склонились несколько женщин в пестрых косынках.
— Видишь,
