Русский комиссар капитан Зеленый.
24 июля 1865 года. Карс".
ГЛАВА VI. СТО ВТОРАЯ НОЧЬ
Сколько джигитов в ущельях скитается,
И обжигает их солнце нещадное.
Что же за горе им горькое выпало?
Что за печаль их сердца источила?
Чеченская народная песня
В центре лагеря расположилась квадратная площадка. Это — майдан. На нем каждую пятницу все взрослое население лагеря одновременно становилось на намаз. Здесь же заседал Совет и вершился суд.
На третий день после возвращения делегации из Диарбекира на майдане собрались начальники отрядов, члены Совета старейшин, выборные от аулов и до захода солнца совершили предвечерний намаз.
Теперь в лагере был установлен строжайший порядок. Арзу, после того как его единогласно избрали старшим, прежде всего взялся за дисциплину. Каждый тейп имел своего старшего и беспрекословно подчинялся ему. Из всей массы людей Арзу отобрал наиболее здоровых и свел их в военные отряды, которыми командовали тысячные, пятисотенные и так далее. Это войско насчитывало пять тысяч человек.
Сегодня на майдане предстояло решить, что делать дальше: идти ли к Диарбекиру или возвращаться домой. Прежде чем направиться на майдан, старейшины переговорили со своими родичами и узнали их мнение. И вот сейчас расположились, кто на деревянных чурках, кто прямо на голой земле. Сидели тихо, опустив головы.
Арзу еще раз пробежал взглядом по лицам. Вон, в заднем ряду сидит Мовла. Всегда неунывающий, жизнерадостный Мовла. Но в последнее время и у него погасли и уже не искрятся веселым задором светлосерые глаза. Рядом с ним пристроился беспокойный, не в меру горячий Тарам. Чуть сбоку от них — суетливый и неугомонный Гарей, мрачный Касум, степенный и немногословный Довта. И Мачиг не вытерпел, пришел незаметно и тихо, пристроился в самом последнем ряду. Только нет больше среди них верного Данчи. Нет и никогда уже не будет.
— Братья! — Арзу резко вскинул руку, требуя внимания. — Какие вести привезли мы из Диарбекира, вы уже знаете. Земля, выделенная нам султаном, для жизни непригодна. На ней нет ни воды, ни лесов. Это совершенно голые, безжизненные сопки. А что касается обещанных домов, то здесь нас просто обманули.
Никаких домов нет и не будет. Я уверен, если мы окажемся там, то до весны не доживем. Мы все погибнем.
— Не пойдем туда.
— Но сколько можно оставаться здесь?
— Отберем лучшие земли и на них начнем строиться.
— Кто тебе их отдаст?
— Возьмем силой.
— Тогда зачем они нас позвали к себе? Чтобы погубить?
— Тебя лично пригласил турецкий падишах!
— Будь он проклят до седьмого колена!
— Эй, не все сразу. Давайте говорить по одному.
— Все! — отрезал Тарам. — Желающих нет!
— Верно, Тарам.
— Кто еще?
— То же самое скажет любой из нас, — посыпалось со всех сторон.
Встал Довта из Шали.
— Арзу! Люди! Сколько можно говорить об одном и том же? Там — плохо, здесь — плохо. Людям это уже понятно. Вернуться домой — вот чего они хотят. Одни уже отправились обратно, другие ждали твоего возвращения, Арзу. Теперь, когда ты здесь, пора трогаться и нам.
Так же думал и Арзу. Но имеет ли он право вести их… на верную смерть? Ведь многими еще не понята вся двусмысленность, шаткость их положения.
— На нашем обратном пути встанут турки. Русские, в свою очередь, не пропустят нас через границу. К Эрзеруму уже стянуты войска, чтобы заставить наших братьев переселиться в Диарбекир насильно. Потом войска примутся и за нас.
— Попросим русского падишаха! Пусть он поможет вернуть нас домой, — с надеждой в голосе проговорил Довта.
— Можно подумать, что этот гяур сидит здесь, в Муше. Он же на другом конце света.
— Не забывай о комиссаре в Эрзеруме.
— В Стамбуле тоже сидит векил от белого падишаха.
— Вот он и мог бы оттуда сообщить…
— Братья! — прервал выкрики Арзу. — Переговоры больше ни к чему не приведут. Мы только потеряем зря время. Гарей прав, царь не сидит в Муше. И пока наше письмо через комиссара в Эрзеруме и посла в Стамбуле дойдет до Петербурга, пройдет год. Кроме того, я не уверен, что падишах разрешит нам вернуться. Идея и смысл нашего переселения весьма глубоки и изощренны.
— Нужно спешить! Тронемся сейчас — возможно, до наступления зимы и доберемся домой.
— Раздумывать дальше у нас нет времени.
— Что ж, — Арзу подождал, пока все успокоятся, — решение, можно сказать, принято. Теперь нам необходимо составить план.
Одновременно всей массой возвращаться нам будет трудно. Потому предлагаю разбиться на небольшие группы и каждой из них придать по отряду воинов человек в триста. Командиры отрядов будут отвечать за дисциплину и за жизнь доверенных им людей.
Думаю, в этом со мной все согласятся.
Старейшины дружно закивали головами и снова заговорили все вместе. Арзу вновь поднял руку. Разговоры смолкли.
— Меня очень огорчило, что в мое отсутствие совершены нападения на Муш. Братья! И наши предки, и мы сами до последнего времени славились не только мужеством и храбростью, но человечностью, милосердием и благородством. Эти качества передавались из поколения в поколение. Не было у нас рабов, не было и князей. Мы не кичились заслугами, не плакали в дни горестей. Терпели голод, не дрожали перед смертью. Покидая родину, каждый поклялся свято беречь честь своего народа.
Теперь на наше доброе имя легло пятно. Нападения на город, грабежи обесчестили всех нас. Братья! Вы избрали меня старшим и доверили мне свои жизни. Потому я сейчас спрашиваю вас, кто и кому дал право совершать набеги на чужой город? За это отвечать придется командирам.
Над майданом нависла тишина. Четверо сидевших низко опустили головы. Только Тарам, вроде, чувствовал себя, как ни в чем не бывало. Он криво усмехался, глядя на Арзу: какая тут еще может быть дисциплина, когда люди дохнут как мухи.
— Я отвечу! — проговорил он. — Таково было наше общее мнение.
— Не могло такого быть!
— Могло! Мы не хотели и не хотим умирать голодной смертью.
— Ну и как, грабежи спасли вас?
— Арзу! — вспыхнул Тарам. — Посмотри вон туда. Ты видишь сидящих там детей? А знаешь ли ты, почему они не заходят в шалаш? Им страшно! Там лежит покойник… Как детям нашим в глаза смотреть? Мы оказались в таком положении, когда приходилось выбирать: или просить подаяние, или грабить, или умирать от голода. Иного выхода я не видел. Если у тебя имеются другие соображения, то поделись ими. Обвинять легче всего. Но когда трупный запах преследует людей, они звереют.
К тому же месть придает силы.
— Но при чем тут турки? — вырвалось у Арзу.
— Турки убивают наших, как только подворачивается удобный случай. Люди же отчаялись. Они бы и без нас напали на Муш.
Если же ты считаешь, что мы виновны, наказывай нас!
Арзу нечем было возразить Тараму. Но и распускать людей нельзя. Особенно теперь.
— Причины случившегося понятны, — сказал Арзу. — Но если у нас не будет твердой дисциплины, мы погубим людей. Я требую прекратить грабежи и навести в лагере жесткий порядок. Впереди лежит труднейший путь. Турки нас не выпустят, русские закроют границу. Не исключено, что прорываться придется с боями.
Тарама и Довту я отстраняю от руководства. Вместо них командовать отрядами будут Маккал и Чора. Поскольку дисциплина должна быть железной, за каждый проступок буду наказывать лично сам. Такое право вы мне дали. На снисхождение, заранее предупреждаю, не надейтесь. Чтобы навести в лагере порядок, мне потребуется помощь. Маккал, выделишь мне сто человек…
Раздался топот коня. Арзу обернулся. Яростно нахлестывая коня, к ним мчался всадник.
— С добрыми ли вестями? — не выдержал кто-то.
Всадник на всем скаку соскочил с седла и подбежал к Арзу.
— Что случилось, Гара? — нетерпеливо выкрикнул Арзу.
— Эмин-паша прибыл в Муш и завтра будет здесь.
— Дальше?
— С ним Сайдулла и Шамхал-бек, племянник Алихана.
— Какова численность их отряда?
— Три тысячи всадников.
— С какой целью прибыли?
— Гнать нас за Диарбекир.
— Что еще?
— Переселенцы из Эрзерума движутся сюда. Они на расстоянии одного дня перехода.
