Бернард Маламуд - Мастер

— Но как ее сделать лучше иначе как политическими средствами?

Вот она, ловушка, подумал Яков.

— Может, надо, чтобы стало больше работы, — выговорил он, запинаясь. — И чтобы люди были добрее друг к другу. Все должны быть ответственными, иначе все плохое станет еще хуже.

— Что же, для начала неплохо, — спокойно сказал следователь. — Вам нужно и дальше читать и думать.

— Я и стану, как только меня отсюда выпустят.

Бибиков, кажется, смешался. Мастер почувствовал, что его разочаровал, но он не понимал почему. Наверно, нес слишком много вздора. Не так-то легко говорить умные вещи, когда ты в беде, да и на чужом языке нелегко изъясняться.

Немного погодя следователь уронил рассеянно:

— Синяки на голову как посадили?

— В темноте, от тоски.

Бибиков полез в карман и протянул мастеру свой портсигар.

— Угощайтесь. Турецкие.

Яков закурил, чтобы его не обидеть, хотя ему не по нутру была эта папироса.

Следователь вынул из кармана свернутый листок бумаги и огрызок карандаша, положил на стол перед Яковом.

— Оставляю вам этот допросный лист. Нам надо установить кое-какие подробности вашей биографии за неимением полицейских бумаг. Ответьте на все вопросы, подпишитесь, а тогда позовите стражника и ему отдайте эту бумагу. В каждом вашем показании будьте точны. Свечу я вам оставляю.

Яков уставился на бумагу.

— А сейчас мне надо спешить. У моего мальчика жар. Жена с ума сходит.

Бибиков застегнул меховую шубу и надел широкополую черную федору, которая казалась ему велика.

Кивнул арестанту, сказал тихо:

— Что бы ни случилось, будьте мужественны.

— Б-г ты мой, что может случиться? Я невинный человек.

Бибиков пожал плечами:

— Это дело тонкое.

— Помилосердствуйте, ваше благородие, я так мало видел в своей жизни.

— Милосердие — это для Б-га, я полагаюсь на закон. Закон вас защитит.

Он позвал стражника и вышел из камеры. Запиралась гремучая дверь, а он уже спешил прочь по тусклому коридору.

Мастер вдруг почувствовал острый укол тоски.

— Когда вы еще придете? — крикнул он вслед уходящему.

— Завтра.

Хлопнула дальняя дверь. И замерли шаги.

— Жди-пожди теперь завтра ихнего, — сказал стражник.

Наутро другой стражник отпер камеру, тщательно обыскал Якова, плотно его заковал в тяжелые наручники, скрепленные толстой короткой цепью, и в сопровождении еще двоих конвойных, один из которых его ругал и толкал пистолетом в спину, Яков, ни жив ни мертв, был отведен по стонущим деревянным ступеням на два марша вверх, в кабинет судебного следователя. В просторной прихожей сидели за длинными столами и скребли по бумаге перьями чиновники в вицмундирах. Уставясь на него с любопытством, потом они переглядывались. Якова провели в небольшой кабинет, оклеенный темными обоями. Бибиков стоял у открытого окна и махал руками, разгоняя папиросный дым. При появлении Якова он тотчас затворил окно и сел в кресло во главе длинного стола. В кабинете было еще массивное бюро, несколько полок с толстыми книгами, две большие лампы под зелеными абажурами, образок в углу; царь Николай Второй, изображенный сепией, в медалях, с безупречной бородкой, осуждающе глянул на мастера со стены. При этом большом портрете ему стало совсем уж не по себе.

Кроме Бибикова, в кабинете был только помощник, прыщавый господин лет тридцати с жидкой бороденкой, в которой сквозил слабый, убегающий назад подбородок. Он сидел рядом со следователем в конце стола, Якову же было велено сесть в другом конце. Трое сопровождающих по указанию следователя остались ждать в прихожей. Бибиков, бегло оглядев арестанта — чуть ли не с омерзением, как тому показалось, — порывшись в стопке бумаг на столе, извлек из кипы толстую пачку и начал листать. Что-то шепнул помощнику, тот набрал в вечное перо черных чернил из большого пузырька, обтер кончик выпачканной тряпицей и стал строчить у себя в тетради.

Лицо Бибикова, усталое и хмурое, так изменилось со вчерашнего, что на секунду Яков смятенно подумал, не другой ли перед ним человек. У него была большая голова, широкий лоб и седеющая темная грива. Читая, он покусывал тонкую нижнюю губу; потом отложил бумаги, подул на пенсне, утвердил на переносье, отпил воды из стакана. Голосом, лишенным всякого чувства, он через стол заговорил с мастером:

— Сейчас я вам прочту часть показаний Николая Максимовича Лебедева, хозяина завода в Лукьяновском округе; то есть завод находится в Лукьяновском…

Но тут официальный голос его изменился и он тихо сказал:

— Яков Шепсович Бок, вы в трудном положении, и нам надо уладить дело. Сначала вам придется выслушать показания свидетеля Лебедева. Он утверждает, что вы с самого начала намеревались его обмануть.

— Неправда, ваше благородие!

— Одну минуточку. Держите себя в руках, пожалуйста.

Бибиков взял папку, полистал к середине и вслух прочитал:

— «Н. Лебедев: Тот, кого я знал как Якова Ивановича Дологушева, хотя и оказал мне случайно довольно важную личную услугу, за каковую я щедро его вознаградил, и дочь моя со всем уважением к нему отнеслась, не был честным человеком, а точней, он обманщик. Он скрыл от меня по причинам более чем очевидным — и еще бы, ибо я никогда бы не нанял его, знай я то, что сейчас я знаю, — что он на самом деле, хоть он это пытался скрыть, член еврейской нации. Признаться, во мне мелькнуло подозрение, когда я заметил в нем неловкость при вопросе моем, адресованном ему, относительно Священного писания. В ответ на мой вопрос, имеет ли он обыкновение читать Святую Библию, он ответил, что знаком лишь с Ветхим Заветом, и весь побледнел, когда я прочитал ему несколько наглядных стихов из Нового Завета, а именно из Нагорной проповеди.

Следователь: Еще что-нибудь?

Н. Лебедев: Еще я заметил странную неуверенность, как бы заикание, когда он в первый раз назвал свое имя, то есть ложное имя, к которому он пока не привык. Видно, имя это, я бы так выразился, ваше благородие, не давалось его еврейскому языку. Еще могу добавить, для человека очевидно бедного он выказал странную неохоту — возможно, это к его чести — в ответ на мое великодушное предложение должности у меня на заводе, и далее вновь пробудились мои подозрения, когда я предложил ему жилье в комнате над конюшней и он был, кажется, этим смущен. Он хотел на меня работать, но и боялся, что совершенно естественно. Он волновался, облизывал губы и отводил глаза. Поскольку самому мне этого не позволяет здоровье — больная печень, одышка, — я и подыскивал человека, который бы жил на заводе и блюл мои интересы. А поскольку еврей мне помог, когда мне вдруг стало дурно и я упал в снег, подозрения мои скоро рассеялись и я ему предложил эту должность. Думаю, он прекрасно знал, принимая мое ошибочное предложение, что Лукьяновский — священная территория и там запрещено жить евреям, за исключением, как я это понимаю, особенно отличившихся на службе Трону; потому-то, я так считаю, он и не пытался мне сунуть свои бумаги, чтобы я передал их в участок.

Следователь: А вы их у него спрашивали?

Н. Лебедев: Не то чтобы прямо спрашивал. Да, кажется, раз и спросил, но он пустил в ход свои еврейские штучки, а потом у меня пошли нелады со здоровьем и я забыл ему напомнить. Если бы я напомнил и он отказался предъявить документ, я бы сразу ему отказал от места. Я человек великодушный, терпимый, ваше благородие, но никогда бы не потерпел у себя на работе еврея. Благоволите обратить внимание на этот знак на моем лацкане. Я считаю проявлением наглости со стороны арестованного, что его нимало не смутил этот знак. К вашему сведению, я бывший ответственный секретарь Общества двуглавого орла».

Следователь положил бумагу на стол, снял очки, потер глаза.

— Вы выслушали эти показания, — сказал он Якову, — Я читал и ваш вопросный лист, знаком с ответами. Но теперь попрошу вас высказаться по поводу показаний свидетеля Лебедева. Верны ли они по своей сути? Это не допрос, а полицейское дознание с целью установить правомочность обвинения.

Яков, волнуясь, поднялся.

— Пожалуйста, ваше благородие, я законов не знаю, и бывает, трудно там, где нужно, отвечать «да» и «нет». Может быть, вы мне позволите спросить совета у адвоката? Я бы и рублей наскреб, если бы полиция мне вернула мои деньги.

— «Да» и «нет» сами становятся на свои места, когда человек говорит правду. Что же до советов адвоката, то на данной стадии это представляется невозможным. По нашему закону сначала устанавливается обвинение. После предварительного дознания судебный следователь и прокурор консультируются, и если оба сходятся на том, что подозреваемый виновен, обвинение считается действительным и далее передается в окружной суд, где судьи либо подтверждают, либо опровергают его. Защита может начаться лишь после того, как составлен обвинительный акт и копия его вручена обвиняемому. После чего в течение недели с небольшим обвиняемый может найти себе защитника и поставить об этом в известность суд.