— Как проникнуть в тайну этого огня? — задумчиво проговорил Степан Твердиславич. — В тяжкие времена, которые ждут Новгород да и всю Русь, такое оружие очень пригодилось бы! Только я слышал, что греки никому не выдают своего секрета…
— Ошибаешься, Штефан, — тряхнул головой рыцарь, и его светлые волосы рассыпались по плечам. — Есть люди, которые эту тайну знают. Греческий огонь сириец Калинник из Баальбека изобрел. Огонь из нефти, серы, смолы и селитры состоит. Когда их в нужной пропорции перемешаешь, то на воздухе смесь загорается и дает такое сильное пламя, что вода не тушит, а разжигает его еще больше. Смесь в глиняные сосуды заключают и наглухо заделывают, а если горшок метнуть, то при ударе он разобьется, смесь с воздухом соединится и все, на что попадет, сожжет.
Степан Твердиславич, с жадностью слушавший Иоганна, радостно загудел:
— Так все это есть в Новгороде: нефть привозят купцы с востока для светильников, смолы — тысячи пудов у одних корабелов, селитры и серы полно и у кожемяк, и у других ремесленников. Да что там далеко ходить — все это есть в моих подклетях!
— Тогда греческий огонь можно было бы здесь, в твоей усадьбе, смешать.
— Ты научишь нас его делать?
— Я? Это грозное оружие, Штефан, — медленно ответил рыцарь и задумался…
— Я знаю, что ты любишь наш город, — продолжал настаивать посадник. — Мы никогда не забудем твоей помощи в страшный год великого голода и труса[24] в Новгороде. Ты помнишь это время, Иоганн, когда тысячи людей умирали прямо на улицах, а родители отдавали своих детей чужестранцам, чтобы спасти от голода? Если бы ты не уговорил тогда иноземных купцов и не привел из Любека и других городов их бесчисленные корабли с житом, мукой, овощами, солониной и прочими припасами, мало кто выжил бы… Моя Маланья вот не дождалась…
— Поверь, это была не моя вина, Штефан: они не могли, пока лед в Волхове не вскрылся, двинуться. Хорошо еще, ранняя весна была, и к середине апреля ледоход уже качался. Ты тогда один с малыми детьми остался. По-моему, Алексе десять лет, а Михелю три года было. Правильно? Кто мог думать, что из нее такая красавица вырастет? Где она? Я у тебя уже целый день сижу, а ее все нет.
— Я сам жду ее с раннего утра… Уговорила отпустить на рыбалку…
— А почему не видно и Михеля?
— Так Михалка теперь целые дни грамоту зубрит или в шахматы, что ты ему подарил, с Онфимкой играет. Только не надо мне зубы заговаривать. Скажи прямо: ты согласен открыть нам секрет греческого огня?
Рыцарь медлил с ответом. При всей любви и уважении к посаднику Иоганн не был уверен, что откровенный рассказ о событиях тридцатилетней давности, перевернувших всю его жизнь, будет им правильно понят. Одобрит ли христианин Степан Твердиславич его преклонение перед неверным мусульманином, данную ему клятву?
…Это было уже после взятия Константинополя. Ранним утром отправился тогда Иоганн подальше от разграбленного великого города, где его товарищи по оружию продолжали грабить и убивать жителей, устраивать оргии. Он только недавно получил право носить белый с красным крестом посредине плащ крестоносца — «принял крест», но их нравы оставались для него чужими. Сейчас, после штурма и рукопашного боя, плащ, прожженный в нескольких местах, в пятнах крови и сажи, свисал с него грязной тряпкой на круп коня. Густой утренний туман оседал мелкими каплями на руках и лице. Иоганн чувствовал, что в голове у него стоит такой же туман и неразбериха. Он никак не мог уяснить себе, почему они оказались здесь… Ведь герцог Бонифаций Монферратский, который возглавил их поход, собирался освобождать гроб Господень из рук неверных в Иерусалиме, а не воевать против христиан в Константинополе.
Иоганн ехал не разбирая дороги. По пути попался ручей, и его конь потянулся к холодной и чистой воде. Солнечные лучи стали пробиваться сквозь туман, отгоняя его пелену все дальше на запад, и вот уже юный рыцарь почувствовал сквозь железный шлем и доспехи их палящую силу. Земля сразу же начала дышать зноем. Вокруг была каменистая безлюдная пустыня. Иоганн хотел было пустить своего арабского скакуна рысью, когда отступивший туман неожиданно открыл лежащего на земле человека, одетого во что-то белое с красным, похожее на плащ крестоносца. Иоганн спешился и быстро направился к нему. Это оказался не крестоносец, а старый араб в белой галабии[25] и такой же чалме. Красной была кровь, сочившаяся из многочисленных ран. Морщинистое лицо старика обрамляла седая борода. Его выпуклые черные глаза смотрели в небо спокойно и как бы даже радостно. От жары на его смуглом лице уже выступали капли пота. Иоганн наклонился к нему и сказал по-арабски:
— Ты ранен и нуждаешься в помощи, позволь, я перенесу тебя к ручью, обмою и перевяжу.
— Не надо, юноша, — с трудом произнес старик. — Из своего родного Дамаска я совершил паломничество в Мекку к святыням пророка Мухаммеда. Теперь я хаджи… По нашей вере, тот, кто умирает на обратном пути из Мекки, попадает прямо в райские кущи…
— Но как ты оказался здесь, — удивился Иоганн, — ведь отсюда до Дамаска очень далеко, а до Мекки еще дальше?
Но хаджи не ответил — он потерял сознание. Глаза его закрылись, из груди вырвался стон. Не долго думая, Иоганн поднял легкого, как сухой тростник, старика и перенес к ручью, в тень одинокой чинары. Он зачерпнул воду и омочил старику губы и лицо. Веки у того наконец дрогнули, и он стал понемногу приходить в себя.
— Аллах не может требовать от тебя таких мучений перед смертью, — объяснил Иоганн свой поступок.
Пока он промывал и перевязывал раны, старик араб рассказал о злоключениях, приведших его в эту пустыню. Когда он был в Мекке, то встретил там своего друга из Константинополя. Богатый купец прибыл в Мекку с большим караваном верблюдов и уговорил Ахмеда Хафеза, так звали раненого, отправиться обратно вместе с ним. В дороге купец заболел, и хаджи вынужден был сопровождать его до самого Константинополя. Здесь Аллаху было угодно обрушить на них еще большие бедствия… Ночью на караван напали разбойники…
— Я не хотел бы огорчать тебя, юноша, но это были вооруженные всадники в таких же плащах, как у тебя, — печально сказал раненый. — Они обезоружили стражу, а со мной разделались несколькими ударами кинжала и, сочтя меня мертвым, бросили здесь. Только утренний туман привел меня в чувство.
Утомленный долгим рассказом, старый араб закрыл глаза коричневыми набрякшими веками, но через несколько минут опять открыл их и спросил с детским любопытством:
— Откуда ты знаешь наш язык, юноша?
— Хаджи, — с горечью ответил Иоганн, — когда я готовился к походу, я думал, что мы пойдем освобождать гроб Господень из рук неверных арабов. Вот я и выучил ваш язык.
— А почему ты уехал сейчас из города? Ведь ты мог бы вдоволь пограбить и обогатиться?
— Я умею драться с врагом, но не могу видеть гибель женщин и детей, — печально сказал Иоганн. — А главное, я теперь понял, что нельзя убивать людей только за то, что они исповедуют другую веру.
— Да будет душа твоя увязана в свитке жизни у Господа! Ты прав, юноша. Бог един. Я рад, что Аллах прислал тебя в последние минуты моей жизни. Даже жаль уходить из этого мира, я мог бы многому научить тебя…
— Вы еще поправитесь, обязательно поправитесь, святой отец! Ваши раны не смертельны.
— Увы, у меня осталось совсем мало времени — я потерял много крови… Я хочу успеть открыть тебе секрет, как лечить людей от многих болезней и как создать страшное смертоносное оружие — греческий огонь, чтобы охранять их от врагов.
— Отец! Научите, как сделать лекарство, и я спасу вас!
— Возьми чернильницу и тростниковое перо, привязанные к моему рукаву, и пиши на пергаменте, который найдешь там же… Это все, что мне оставили грабители.
— Не нужно, хаджи, у меня отличная память.
— Хорошо. Тогда знай, что секрет изготовления греческого огня мне открыл потомок самого Калинника из Баальбека. Но прежде поклянись, что ты будешь тщательно хранить эту тайну и применишь свои знания только в самом крайнем случае — в борьбе за правое дело, для защиты отечества.
— Клянусь! — сказал Иоганн и поднял вверх правую руку. — Но сначала открой мне тайну спасения людей, а не их уничтожения.
— Тогда запоминай: лечить надо не болезнь, а больного. В каждом больном есть душа и тело. Ромеи[26] говорят: mens sana in corpore sano. В здоровом теле здоровый дух. Но это только первая, низшая ступень познания. Она дает возможность лечить лишь самые легкие раны и заболевания. Высшая ступень учит другому — лечить надо дух заболевшего человека. А для этого…
Тут на лицо хаджи упала чья-то тень, глаза его в ужасе расширились. Иоганн резко обернулся. Он увидел нависший над ними черный силуэт всадника в латах и блестящем шлеме с копьем в руке. Поверх был надет белый плащ с красным крестом. Увлеченный рассказом святого отца из Аль-Джумхурии[27], Иоганн не заметил приближения всадника, не услышал цокота копыт, заглушенного шумом ручья, бегущего по камням.
