Сохине. И у него отчего-то быстрей заколотилось сердце.
Здание милиции вскоре загудело, как пчелиный улей. Милиционеры и штатские ходили вверх, вниз. Сашка переходил с места на место, мешая всем. Им никто не интересовался. Тогда он стал подбираться к двери. Дежурный, из окошка заметив его, писклявым голосом прикрикнул:
– Тикай, хлопец, покуда я добрый! – Сашка обратил внимание, что это был новый дежурный, сменивший предыдущего. Он говорил с украинским акцентом. – Нечего шастать тут без дила! Тикай, хлопчик!
Не до конца веря в окончание ночных событий, Сашка медленно сошёл с крыльца и побежал, как сорвавшаяся с цепи собачка. Он не знал, куда бежит, наверное, подальше от сотрудников. Прийти в себя ему помогло падение – он поскользнулся и ткнулся головой в сугроб. Сев на снег и отдышавшись, он до боли натёр снегом лицо и руки. Теперь он знал, куда идти.
8
Он вошёл в вокзал. Решение оставить этот город созрело у него крепко: там, где живёт его мамочка, ему места нет. Сидя в окружение бесчисленных чемоданов, он стал мечтать. «Шапку бы невидимку – в ресторане налопался бы». В бесконечной сутолоке, царящей на вокзале, на него никто не обращал внимания, даже милиционеры, рукой придерживающие сабли. Но стоило ему поднять с пола окурок, как кто-то высказался: «Сморчок, а курит». Солидных бычков набрал он уже много, ему бы ещё кусочек хлеба. Как же хотелось ему есть! Сидя у стены, он смотрел на карапуза, мимо вышагивающего на косолапых ножках. Его заинтересовал, конечно, не карапуз, а бублик, которым махал тот из стороны в сторону. В закружившейся от голода голове Сашкиной родился план. Вытащив из кармана коробку из-под папирос, он покрутил ею перед носом мальца. Тот заинтересовался.
– Поменяемся? Тебе коробку, а мне бублик? – предложил Сашка.
– Ню давай, – пропищал маленький и протянул бублик Сашке.
Отдав коробку, Сашка сунул бублик за пазуху. А малыш оглядел коробку, потом открыл её. Не найдя в ней ничего, подошёл к Сашке. Сашка решил убраться, но косолапый не своим голосом заорал:
– Отдай шушку!
Толстая тётка, оказавшись рядом, схватила за рукав Сашку и заорала:
– Попрошайка! Зачем бублик отнял?
Щёки у неё раздулись, как кузнечные меха, глаза полезли из орбит. Сашка выдернул рукав из цепкой руки и бросился прочь, крикнув на ходу: «Не отбирал!»
– Сволочь! Жульё! – крикнула ему вслед тётка.
«Вот паскуда! – на бегу шепнул Сашка. – Из-за ерунды шум подняла!». Выбежав из двери вокзала, он впился зубами в чёрствый, но необыкновенно вкусный бублик. Но вечером есть захотелось сильней прежнего. «Не нужно было всё съедать», – подумал Сашка. Он устало примостился рядом со старушкой, которая прислушивалась к тому, что объявлялось по радио, прикладывая ладонь к уху. По радио объявили, что у выхода из зала ожидают Терёхина.
– Сыночек, – затормошила Сашку старушка, – про какой поезд объявление?
– Терёхина потеряли… – отмахнулся от неё Сашка. На него накатилась усталость, говорить не хотелось.
– Ты, сыночек, скажи, – стала просить старуха, – когда семьдесят четвёртый подадут. Я не слышу.
– Скажу, скажу, – замотал Сашка головой, обдумывая, как же забраться ему без билета в вагон. – А вам далеко? – интуиция подсказала ему, что эта старушка и поможет.
– Далеко, сынок, далеко, от Новосибирска вёрст четыреста. От сына я к доченьке. Стары никому не нужны. Он сперва был ещё ничё, а уж посля…
Сашка слушал старуху и объявления по радио. Наконец услышал, что семьдесят четвёртый опаздывает на три часа. Доложив об этом старухе, он начал с ней налаживать контакт. Для начала вздохнул, выпущенный громко из груди воздух обратил на себя внимание соседей.
– Чего, сыночек, вздыхаешь? – спросила старушка.
Сашка покачал головой.
– Говори, что приключилось? – настаивала на откровенном разговоре старушка.
– Мы ехали с папой, – начал врать Сашка. – На стоянке я за хлебом вышел и отстал. Третьи сутки скитаюсь.
Старушка, внимательно выслушав его, высказала мнение:
– Сынок, а ты иди к милиционеру, он тебя на поезд и посадит, и поедешь.
– Боюсь я их, – подражая стилю разговора бабки, пропел Сашка. – Истинный бог, боюсь. Одного бога прошу о милости.
Старушка слушала, широко распахнув глаза. Даже шепнула: «Божий человек». А Сашка, довершая комедию, вытащил иконку и поцеловал её, причём, изображение святой обратив в сторону старушки. Старушка перекрестилась. Сашка же, приняв позу несчастного человека, приготовился выслушать бабкино мнение.
– Докуда ж вы ехали? – с дрожью в голосе вопрошала она.
– До Новосибирска.
– Так и тебе на семьдесят четвёртый?
– Конечно, бабуся, миленькая! Мне бы в вагон залезть, а там я почитай дома! Помоги, бабуся, забраться в поезд! – Сашка высказал то, ради чего затеял разговор.
– А? Чего сказал? – пропела старуха. – Ты говори громче: я разбираю плохо, когда тихо говорят.
– Старая глухня! – вскипел Сашка и тут же прижал ладонью рот. Но громко сказанное дошло до бабулькиного уха.
– О-хо-хо, всему время своё, – молвила она. – И тебе быть старому и тугому на ухо.
Сашка не решился продолжить разговор. Неприятный холод пробежал по его телу. Он опустил глаза, стыдясь. Однако, когда уже подумывал перейти в другой зал, старушка вцепилась ему в руку и, глядя мутно, пропела:
– Ты кушать хочешь, сердечный?
У Сашки перехватило дыхание, комок подкатил ему к горлу, он кивнул. Ему представилась заботливая бабка Агафья, слёзы покатились из его глаз.
– Будя реветь, будя, – проговорила старушка, погладив ему руку. – Хлебушка и сальца дам, немножко подкрепишься.
Она развязала узелок, и через минуту Сашка отрывал острыми зубами куски сала. Не доев половину, остальное завернул в газету и спрятал в карман. Придвинувшись ближе к бабушке, сказал:
– Теперь бы в вагон сесть, и закончатся муки мои.
– А почему не сесть? – оживилась бабка. – Сядем.
Сашке стало хорошо! Он тихо замурлыкал пришедшую ему на ум мелодию, и даже когда мимо проходил милиционер, едва не задев его шашкой, он, вместо того, чтобы голову втянуть в плечи и попросить боженьку спасти, вызывающе взглянул на него. Правда, тут же испугался своей выходки.
