звонка: три коротких, один длинный и снова два коротких.
Кавасима нажал невидимую кнопку, и тонкий стилет ускользнул в правый рукав серой суконной куртки, ничем не отличающейся от рабочей одежды портовых грузчиков. Штаны и чулки с кожаными тапочками также были самыми обычными. Только на голове не традиционная коническая соломенная шляпа, а суконная фуражка с жёстким козырьком – такие недавно вошли в обиход грузчиков.
– Проходите, господин майор, – пригласил Сяосун по-японски.
– Полковник, – сказал Кавасима. – Но называй меня просто Ли. И на «ты».
– Как скажешь, Ли, – с едва заметной усмешкой согласился Сяосун. – Ну, тогда, может, лучше говорить по-китайски.
– Пожалуй, – согласился гость.
Сяосун прикрыл дверь в спальню, где хныкал маленький Шаогун под колыбельную песенку матери, и провёл Кавасиму на кухню.
– У тебя всё, как на русской кухне, – хмыкнул полковник, присаживаясь к столу. – Они тоже так гостей принимают.
– Я пятнадцать лет жил в Благовещенске и много русского усвоил. На кухне удобно, располагает к общению. Есть хотите… хочешь?
– Нет, спасибо. И чаю не надо, я ненадолго.
– Слушаю тебя. – Сяосун тоже сел за стол.
– Должен сказать, что ты – молодец. За столь короткое время вырос до начальника личной охраны председателя Госсовета республики. В каком ты звании?
– Майор.
– А где твои хунхузы? Не разбежались после падения империи?
– С чего бы им разбегаться? Они все на нужных местах. Охрана председателя Дуань Цижуя и президента Фэн Гочжана, само собой, вся из моих людей, есть они и в управах. Короче, когда понадобится, по одному сигналу вся Маньчжурия будет в наших руках.
– В наших руках, – поправил японец.
Сяосун промолчал.
– Теперь будет другое задание. У тебя есть кому передать свой пост?
– Есть, но нужно основание.
– Сделай себе длительную командировку. Тебе известно, что Россия принимает тысячи китайцев на различные тыловые работы. Подбери группу и завербуйся под видом рабочих. В России грядёт ещё одна революция, а за ней неизбежна гражданская война. Нам важно знать, на какие силы они будут опираться. Постарайся выдвинуться в руководители. Большие, маленькие – неважно. В гражданской войне огромное значение имеет жестокость по отношению к противнику. Убить своего достаточно сложно, а вы будете там чужие, вам это просто. Убивайте без жалости, вам зачтётся. Вас будут бояться и подчиняться беспрекословно. Русских ты ненавидишь, а убивать, ненавидя, очень просто.
– Я с гражданскими не воюю, – хмуро сказал Сяосун.
– Запомни: на гражданской войне гражданских не бывает.
Голос Кавасимы звучал ровно, но что-то в нём настораживало, какая-то ледяная дымка будто обволакивала каждое слово.
Сяосун это хорошо почувствовал. Он подумал, оглянулся на шум из спальни (маленький Шаодун простудился и часто просыпался с плачем), подождал, пока Фэнсянь его укачает, и задал, наверное, главный вопрос:
– А что мы за это будем иметь?
– Резонно. Отвечаю с полной гарантией: когда мы придём в Маньчжурию, вы будете иметь всё.
Доктор оказался прав: не довелось Ивану Саяпину две недели отлёживать бока на вагонной полке. От госпиталя в городке, названия которого Илья не запомнил, до железной дороги, где-то с десяток вёрст, они с Иваном добрались на телеге по утопающему в весенней грязи просёлку. На станции повезло: в первом же поезде, идущем к Москве, нашёлся сердобольный пожилой кондуктор. Даже не спрашивая проездных документов, посадил их в свой закуток, ещё и чаем горячим поил. Правда приставал с расспросами про немцев, австрийцев – что, мол, за люди, чего к нам лезут, – и было заметно, что огорчался от неумения казаков рассказывать.
До Москвы добрались за трое суток. Поезд часто останавливался, напоминая казакам, как они прорывались к Харбину. Иван пил порошки, выданные доктором, и понемногу свежел лицом и увереннее двигался. Илька на остановках всеми правдами и неправдами добывал пропитание. Госпитальный интендант выдал им денег на дорогу из расчёта по рублю в день на человека. В прежние-то времена хватило бы не только на еду, а и на пиво, но сейчас всё было по-другому. Илька убедился в этом уже к вечеру первого дня.
Поезд остановился то ли на разъезде, то ли на крохотной станции. Илья выглянул в окно и увидел, что у вагонов выстроился ряд торговок и торговцев простенькой снедью типа домашних пирогов и солений-варений. Во рту сразу набежала слюна, а в животе зашевелился голодный червяк, требуя его заморить.
– Дядька Ерофей, – обратился Илья к кондуктору, – сколько стоять будем.
– А хрен его знает, – отозвался тот, размачивая в стакане чая чёрный сухарь. Это была его излюбленная еда: четыре сухаря и четыре стакана чая, иногда вприкуску с рафинадом. Видать, поэтому он сам был словно сухарь, только что не чёрный, а землистый. – Мы тут никогда не стояли.
– А-а, ладно, я не отойду.
Илья спрыгнул со ступеньки и лицом к лицу столкнулся с толстой бабой в распахнутом кожушке, из которого выпирала мощная грудь. Цветной полушалок сполз с черноволосой головы на широкие плечи. В руках баба держала плетёную из прутьев корзину, полную огромных жареных пирогов, у ног, упрятанных в лапти, стоял кадушок с солёными огурцами.
– С чем пироги, хозяюшка?
– С картоплей, милок, да с лучком молодым.
– Три пирога и три огурца, – Илья решил угостить дядьку Ерофея, чего он одни сухари жамкает, – на каку деньгу потянут?
– Деньгу-у? – протянула баба, оценивающим взглядом охватывая невзрачную фигуру казака в потрёпанном чекмене с тёмно-зелёными в жёлтой окантовке погонами с широкими лычками и большой буквой «А», однако с кинжалом на широком с металлическими накладками ремне. – Да ты чтойто на солдата не похож.
– Я – амурский казак вахмистр Илья Паршин.
– Амурский? – ахнула баба. – Мне сынок баял, что там золота видимо-невидимо, а по тебе не скажешь.
– Золото есть, да не про нашу честь, – неохотно буркнул Илья. – Так сколь возьмёшь за пироги? А то у меня в вагоне друг шибко раненый, домой везу, поесть ему надо.
– А сколь дашь?
– Рубль могу. Нам по рублю на день отпущено.
Баба засмеялась:
– За рупь ты счас и один огурец не купишь. Вот за ножик твой я бы дала.
– Ты бы дала, да мне не надо, – отрезал Илья. – Кинжал мне по форме положен.
– Да ладно, ладно, шутю я. Бери свои пироги за так, для раненого твоего.
– А куда ж я возьму? – растерялся Илья. – У меня и посудки нету.
– Ну, вот! Пошёл мужик на рыбалку, а крючки дома забыл. У меня и газетки худой нету…
– А давай так! – Илья вытащил кинжал, нанизал на него три пирога – аккуратно, чтобы не разрезать напополам, взял в руку огурцы. Поклонился хозяйке. – Спаси Бог, тётушка, благодарствую!
Баба
