этой семейной ласки защемило сердце: вспомнилась Настя, её жаркие объятия, бесконечные поцелуи. Дети вспомнились, Федя и Кузя, и Машенька, которая без него родилась…
– Так чё там ещё в нашем Благовещенске? – вернулся Иван к утерянной теме.
– Да много чё. Прошли съезды крестьян, коопераций, железнодорожных рабочих, создан областной совет рабочих и солдатских депутатов. Только там меньшевики верховенствуют. Комитет общественной безопасности избрали, газету свою начали выпускать…
Иван зевнул:
– Да Бог с имя! Я в политику не лезу.
– Ну, брат, нынче мимо неё не пройдёшь: сама к тебе в дом залезет.
– Тогда и поглядим. Чёй-то Илька запропастился? Спать пора.
– А они с Катюшей ушли, навряд ли вернётся, – сказала Еленка. – Он, поди-ка, до сих холостует?
– Боится он вашего полу. С чего – не ведаю.
Голова Ивана опустилась, он вскинулся, преодолевая сонливость.
– Да уж, боится! – усмехнулась сестра. – Видали мы таких боязливых!
– Но-но-но, поговори у меня! – возбудился муж. – Видали они!
Его тоже заметно повело: брусничная начала оказывать своё действие.
– Всё, Пашенька, пора на боковую. Я Ване тут на кушетке постелю. Братик, ты не против?
– Неа, – мотнул головой Иван. – А Илька где ляжет?
– Илька нонче не придёт. Катюша его уложит.
Илья и верно появился незадолго до полудня, изумлённо-радостный, в сопровождении смущённой Катюши. День был воскресный, вторая неделя Пасхи. Павел ушёл куда-то по делам, дома была Елена с детьми.
– Мне кажется, или кого-то надо поздравлять? – с улыбкой встретила она взволнованную пару.
– Я остаюсь в Бочкарёвке, – без предисловий объявил Илья, обнимая за плечи покрасневшую учительницу. – В Благовещенске у меня никого нет, а тут теперь есть! Катюш, ты не против?
– Нет, – опустив глаза, чуть слышно сказала она и ещё пуще покраснела, запунцовела вся.
– Ой, как здорово ты, Илюшка, придумал! – радостно воскликнула Елена и бросилась обнимать Катю. – Поздравляю!
Катюша ответила на объятия, но слёзы вдруг потекли в два ручья из сияющих глаз.
– Ты чё, подруга? – испугалась Елена.
– Это я от радости, – прошептала Катя. И добавила: – Илюша замуж позвал.
– А ты-то как? Согласна?
Забывшись, Елена свои вопросы задала громко, да так, что на неё уставились все – и дети, и Илья. Катя посмотрела на них и ответила неожиданно так же громко:
– Я согласна.
Илья аж подпрыгнул и закружился на месте, сначала один, потом подхватил Катю, та – Елену, в круг тут же вклинились дети, не понимая, в чём дело, но радуясь вместе со всеми. Весёлый хоровод еле уместился в комнате.
Остановил его стук в дверь. Еленка была ближе всех к двери, она и открыла. Открыла и отшатнулась: на пороге стоял Ван Сяосун. В китайской рабочей одежде: холщовые рубаха и штаны, но ногах – чулки и тапки, на голове – шапка тюрбаном.
– Здравствуй, Еленка… То есть Елена Фёдоровна. – Он широко улыбнулся.
– Нихао, Сяосун, – медленно, ещё не придя в себя, ответила она. – Ты откуль взялся?
– Услышал, что в России люди требуются, вот и приехал. И знакомых привёл. О, Илья Паршин тоже тут! Здравствуй, Илья!
– Привет, коли не шутишь. – Веселье Ильки угасло при постороннем. – Мы пойдём, однако.
Он взял Катю за руку, и они вышли. Ребятишки сбились в кучку в уголке, исподлобья следили за взрослыми. Сяосун помахал им рукой, улыбнулся – они на улыбку не ответили.
– А что, Павла дома нет?
– По делам ушёл. Ты проходи, чё встал на пороге? Может, чаю выпьешь?
– Спасибо, не надо. Я тоже пойду. Потом увидимся. Мы тут, наверное, надолго.
– А не далековато от границы забрались?
– Так мы разве далеко? Наши собратья по всей России разошлись. Везде наша помощь нужна.
– То и плохо, что сами не справляемся.
35
Иван Михайлович Гамов, молодой черноусый мужчина с умными серыми глазами на чуть скуластом лице гурана [36], лёгким шагом по скрипучему снегу направлялся на улицу Северную. На важное собрание войскового правления не явились отец и сын Саяпины, члены правления, и войсковой атаман счёл необходимым, и уж тем более незазорным, навестить их дома лично. Авторитет ветеранов амурского казачества многие годы был незыблем, и нередко бывало, что веское слово подъесаулов Саяпиных становилось решающим. Тем более они были нужны Гамову сегодня, когда на карту поставлена судьба власти в области и городе.
Благовещенский Совет рабочих и солдатских депутатов при участии волостных комиссаров, опираясь на решение IV крестьянского съезда (очень хорошо подготовленного большевиками), объявил о роспуске избранных законным порядком областной земской управы и городской думы, а заодно потребовал упразднить добровольную гражданскую милицию и изъять у населения оружие. Земская управа и дума отказались подчиниться столь наглому покушению на законную власть. Их поддержали забастовкой служащие государственных учреждений и Госбанка. Положение усугубилось арестом командира земской милиции штабс-капитана Языкова и группы японцев из добровольной дружины, созданной для охраны собственности довольно значительной японской диаспоры. Вся милиция поднялась в ружьё, вмешались правление войска и японский консул, и большевики, ощущая нехватку сил, отступили: арестованных освободили.
Впрочем, это была не первая атака на демократию. Поползновения большевиков к захвату власти в городе и области начались сразу же, как только стало известно, что органы земства и местного самоуправления не признали октябрьский переворот и остались верны демократическим принципам. Поначалу и Благовещенский Совет, в котором верховодили меньшевики и эсеры, заявил: «Власть в Амурской области до издания законов Учредительным собранием должна принадлежать земской управе, а в городе Благовещенске – городскому самоуправлению». Но большевики распропагандировали демобилизованных солдат и безработных, добились переизбрания Совета, и 31 декабря 1917 года временный исполком возглавил большевик Мухин.
На втором областном съезде земства демократы предложили создать Народный Совет, в который вошли бы представители всех политических сил. Идею поддержало вновь избранное на IV Большом войсковом круге правление Амурского казачьего войска во главе с Гамовым, однако большевики не желали делить власть и выступили категорически против. 4 февраля они попытались захватить город явочным порядком, выставив солдатские караулы в самых важных точках города, проведя обыски и аресты, главным образом офицеров из недавно образованного «Союза борьбы с анархией». От расправы арестованных спасло своевременное появление милиции. Срочно созданная комиссия проверила обвинения в отношении офицеров и признала их надуманными.
Обыск был произведён и в гостинице, где жил Гамов. Возмущённый атаман явился на заседание исполкома Совета и потребовал немедленного освобождения арестованных, снятия караулов и извинений за обыск.
Несмотря на то что в помощь Совету из Хабаровска прибыл организатор большевистских переворотов Краснощёков со своей командой, за спиной атамана незримо маячили вооружённые казаки, и Мухин, оценив обстановку, процедил:
– Извинения за обыск приносим, а караулы несут охрану от черносотенцев и
