реальность опять треснет. Возможно, прямо у неё под ногами.
— Что, прости? Здесь так шумно, — выдавила улыбку.
Перед ними то смыкалась, то размыкалась толпа.
А он всё стоял там. Глядел. На неё.
Толпа то скрывала его. То показывала. «Мазурка! — орал распорядитель. — Большой круг!»
— Я говорю: орловского завода. Обе лошади.
— Да. — Мари проглотила ком в горле. — Хорошие. Но почему такая спешка? Ты же думал приехать сюда неделей позже.
— Соскучился по тебе. Шучу. — Облаков улыбнулся. — Нет-нет, конечно, не шучу: соскучился. Но ещё и срочное дело. Поручение самого государя. Так что сама видишь, не жалел и вороных. Но оказались — чудные! Ба! — крикнул вдруг он. — Гляди, кто там. Вот так-так. А говорил, что затворник.
— Он — тебе? Вы виделись? Когда?
Она слегка покраснела. Но Облаков, похоже, не заметил:
— Бурмин! Бурмин!!!
Весело пробормотал:
— Ах, досада. Я почти уверен, он смотрел сюда. Видно, нет. Пошёл танцевать с княжной Несвицкой.
Похлопал жену по оцепеневшей руке. С радостью вдохнул шум бала:
— Не желаешь ли тоже потанцевать, дорогая?
— Я вообще думала улизнуть.
— Ну! — удивился Облаков. — А мороженое?
— Давно не была на балах, — улыбнулась Мари. — Привыкла: уложу детей — и сама спать. Теперь вот так глупо: всем весело, а у меня голова болит.
— Глупо! Согласен! Всё мы с тобой maman да papa. Давай хоть один вечер не будем родителями.
— А кем? — Мари с улыбкой бросила на мужа кокетливый взгляд («Он славный, он славный, он славный», — повторяла себе, чтобы отбросить за этот частокол мысли, от которых только пустое смятение).
— Кем захочешь. Или ты полагаешь, что танцевать с собственным мужем — слишком вульгарно? Но, к счастью, мы не в Петербурге. А в провинции на это посмотрят сквозь пальцы.
Мари засмеялась:
— Для мазурки ты, по крайней мере, болтаешь просто блестяще.
И он весело обнял её за талию.
Алина решила, что просто подойдёт к этому господину Бурмину поближе. Незаметно. Попробует послушать, о чём он разговаривает с другими. Но главное — как. И потом уж решит, как и что скажет ему сама.
Большую рыбу вытаскивают медленно.
Алина чуть не отпрянула, когда господин Бурмин резко к ней обернулся. И была приятно поражена решительной лёгкостью, с которой он повёл её в мазурку.
— Не окажете ли мне честь? Буду счастлив, если позволите восстановить свою репутацию в ваших глазах.
От изумления она не смогла выдавить ни слова, только кивнула, кладя ему на плечо руку с болтавшимся на запястье веером.
Выделывая па, поднимая и опуская руки, скользя вокруг кавалера в обводках, улыбаясь, наклоняя голову, подпрыгивая в антраша, она соображала, что бы это значило. Как он резко повернулся. Каким пустым был его взгляд. Ищущим. Каким торопливым — приглашение. Уж не схватил ли он первую попавшуюся даму? Но считать себя первой попавшейся Алина просто не могла.
— А полагали, что вы не танцуете, — улыбнулась своему странному кавалеру.
— Кто же?
— О вас говорят.
— Но вот он я — танцую.
Фигура мазурки сменилась. Пары напротив друг друга менялись партнёрами. Алина торопливо сунула руку молодому Шишкину. Тот ответил восторженной улыбкой. «Болван», — подумала Алина, улыбаясь в ответ. Через пару от них она заметила петербургскую даму. Та старательно глядела перед собой — но так, чтобы ненароком не поглядеть ни на кого в особенности: в никуда.
Алина обратилась к Шишкину:
— Вы производите впечатление человека наблюдательного.
— И на вас?
— Вы всех здесь знаете, — бросила между прыжками. — Кто эта дама?
— Которая?
— Вон та.
Но он и не глянул:
— В девичестве — графиня Ивина.
— Она замужем? За кем?
Но фигура сменилась. Алина снова подала руку Бурмину. Она видела, что первое впечатление, произведённое ею, не было восторженным. Но это скорее хорошо: восторженность внушала ей омерзение, ибо соседствовала с глупостью.
И всё же первое впечатление было хорошим. Алина понимала это по всем тем мелким знакам, которые по отдельности не значат ничего, но все вместе — значат многое. Он с удовольствием держал её за руку. Он с удовольствием обхватывал её талию. Он смотрел на неё. Он… Но тут музыка закончилась.
— К кому вы хотите, чтобы я вас подвёл?
— Вон сидит моя maman.
Вдруг её пальцы больно стиснуло. Алина вскинула глаза. Бурмин разжал хватку, он был смущён:
— Бог мой, простите великодушно, княжна.
Алина наивно хлопнула ресницами:
— За что?
И ласково, глядя в глаза, пожала его руку в ответ.
Княгиня Несвицкая просияла им открытой улыбкой. «Какие maman вставили хорошие зубы», — удовлетворённо отметила Алина. Ей вдруг стало важно, какое впечатление производит мать.
— Господин Бурмин. — Княгиня протянула для поцелуя руку. Заговорила просто и весело: — А я много о вас знаю, хоть и не приложила к тому никаких усилий. Мы принимаем по понедельникам и
