белым фартуком. У неё были черные, вьющиеся волосы и напуганные черные глаза. Мне она почему-то напомнила маленькую, хрупкую птичку. Настолько напуганную, что казалось махни рукой и она исчезнет, как призрачное видение.
– Да, господин комендант, – ответила она. Её голос тоже дрожал, как и мой. Но не от холода. От страха.
– Она, – комендант махнул рукой в мою сторону, – будет помогать тебе с вечерней уборкой и ужином.
– Благодарю, господин комендант, – поклонилась девушка, подходя ко мне ближе.
– Найди ей одежду и выкупай хорошенько прежде, чем впускать в дом. От нее смердит больницей и кровью. И проверяй её на наличие вшей каждый раз, – поморщился Гот. Он снова махнул рукой. Елена, взяв меня за плечо, кивнула.
– Пошли. Как тебя зовут?
– Элла.
– Елена.
Она тоже знала язык, но говорила с сильным акцентом, как и я. Однако прикосновение её пальцев к плечу не вызвали боли. Оно было мягким и даже нежным. В глазах снова набухли слезы, хотя казалось, что я выплакала все, что только можно.
Мыться пришлось в холодной воде в подвале, где обитала прислуга, но в этот раз холод меня не пугал. Наоборот, он отрезвил мысли и немного вернул в чувство. Пока я натирала кожу серым мылом, Елена куда-то сбегала и вернулась с двумя черными платьями. После примерки одного из них она удовлетворенно кивнула и, повязав мне фартук, робко улыбнулась.
– У тебя странный акцент, – тихо заметила она, поправляя на мне фартук. – Ты из Польши?
– Нет. Русская, – так же тихо ответила я. Когда Елена принесла зеркало, и я смогла увидеть свое отражение, то не смогла сдержать удивленного вздоха. Из зеркала на меня смотрела не девочка, а неровно остриженное существо с опухшим, зареванным лицом, одетое в черное платье.
– А язык откуда знаешь?
– Бабушка научила, – я отвернулась от зеркала и пригладила дрожащими руками накрахмаленный фартук. – А вы?
– Я работала горничной. У господина коменданта. Еще до войны, – Елена замялась и покраснела. – Когда всех евреев начали сгонять в лагеря, он нашел меня и забрал к себе и фрау Лоре. Ты с ней еще познакомишься.
– Его жена? – Елена кивнула и, вздохнув, приложила палец к губам, когда сверху стукнула дверь и раздался властный женский голос.
– Елена, пора накрывать на стол.
– Да, фрау Лора. Один момент, – поспешила ответить девушка. Дверь снова хлопнула, и Елена виновато улыбнулась. – Нам пора. Господин комендант в это время обычно ужинает и опаздывать нельзя.
– А… что надо делать? – осторожно спросила я, пользуясь словоохотливостью горничной. Елена задумчиво прищурилась и достала из кармана сложенный вдвое листок бумаги.
– Всю еду готовит повар господина коменданта. Мы должны достать приборы и накрыть на стол. Господин комендант всегда за ужином выпивает два бокала коньяка, фрау Лора пьет вино. Красное полусухое. Французское. Дети молоко. Его привозят утром.
– Дети? – снова удивилась я. Странно было поверить в то, что у коменданта концлагеря есть дети. И более странно знать то, что они живут здесь.
– Да. У господина коменданта двое детей. Тобиас и Сильке. Они славные. Только хулиганят иногда, как и любые дети, – ответила Елена. – Господин комендант их очень любит.
– «Очень любит», – эхом отдалось в ушах и перед глазами вновь появилась страшная бочка.
Убранство дома коменданта поражало роскошью. Мне еще никогда не доводилось видеть такой красоты. Мебель из красного дерева, на полу мягкие ковры, на стенах картины. Множество книг в тяжелых, книжных шкафах и изящных статуэток, стоящих на полках. А под потолком в гостиной, как самый прекрасный экспонат, висела большая, хрустальная люстра, отбрасывающая радужные блики на стены и пол. После грязного барака, наполненного больными и изможденными людьми, этот дом казался настоящим дворцом из сказки.
Я ойкнула, когда мимо меня пробежал мальчик лет девяти, а следом за ним маленькая девочка. Елена, увидев их, побледнела и бросилась к большому буфету, из которого достала посуду и протянула мне. Я растерянно замерла, не зная, что делать, но к счастью Елена показала, как сервировать стол на собственном примере. Затем настал черед еды.
От вкусного запаха закружилась голова и слюна заполнила весь рот. Я жадно смотрела на жареных перепелов, искусно выложенных на большом блюде. Свежие овощи, еще блестевшие от влаги. Икра, сладкое, жаркое, настоящий мясной суп… в то время, как за стенами этого дома заключенные рассасывали черствые сухари из грязной муки, запивая их крутым кипятком.
Когда мы вошли в гостиную, вся семья уже сидела за столом. Комендант Гот, его жена Лора и двое детей, сидящих рядом с ней – Тобиас и Сильке. Фрау Лора – миловидная, светловолосая женщина с острыми скулами, об которые запросто можно порезаться, задумчиво потягивала вино из бокала и не смотрела на нас с Еленой. Дети негромко болтали между собой, а вот комендант не сводил с меня внимательных глаз. Он тонко улыбнулся, услышав, как заворчал мой живот, после чего рассмеялся, когда его сын задал вопрос.
– Папа, это тигр рычит?
– Нет, дорогой мой, – степенно ответил комендант. – Так рычит голодный живот. Ты же проголодался?
– Да, папа, – улыбнулся мальчик. Он и девочка были просто копиями Рудольфа Гота. Те же губы, тот же высокий лоб и глубоко посаженные, карие глаза. От матери им достались волосы и скулы, пусть и не такие острые. – Но я не хочу мяса. Я хочу конфету.
– Конфета после ужина, – тоном, не терпящим возражений, заметила фрау Лора. Она на миг подняла глаза и внимательно меня осмотрела. На её лице тоже возникло выражение брезгливого отвращения. Вздохнув, я отошла на два шага назад и вжалась спиной в стену. Этот короткий обмен взглядами явно повеселил коменданта. Он щелкнул пальцем и посмотрел на меня.
– Налей мне коньяк, девочка.
Я повиновалась и, взяв бутылку, осторожно наполнила бокал, как и велели. Затем, заткнув горлышко пробкой, снова отошла к стене. И если Елена спокойно смотрела за ужином семьи, я с трудом сдерживала дрожь. Ворчание моего желудка веселило детей, да и комендант, бросавший на меня косые взгляды, тоже улыбался.
– Папа, почему у этой фрау странная голова? – нарушила молчание дочь.
– Потому что кто-то не мыл голову, Сильке. В ней завелись вши и волосы пришлось остричь, – погрозил ей пальцем Гот. Хоть я дала себе зарок не удивляться сменам масок, но это все равно удивляло. И пугало до дрожи в коленях. Сейчас я видела перед собой заботливого отца и любящего мужа. Он смеялся и шутил, ласково поглаживал детей по головам. Словно был другой Рудольф Гот. Его злой близнец, хладнокровно застреливший Анну на плацу несколько дней
