Мечты о гражданке оборвались, когда к гостинице подкатила черная «Волга». Из нее вышел водитель и небрежно, одним пальцем поманил-приказал Сашке подойти. Сашка выключил магнитофон. Он ненавидел этого коротконогого молдаванина, который готовился к дембелю, и потому считал, что вправе тащить на продажу из гаража все, что под руку попадает. Вместе с дружками они мастерски избавлялись от ворованного.
Положение Сашки было незавидное, солдатское, далекое от дембеля положение, а значит дедушке надо было подчиняться. Молдаванин похлопал по плечу:
– Куда сегодня твой собирается?
– На аэродром поедем, – Сашка заволновался, ожидая подвох.
– Я тебе в багажник положил кое-что.
– Зачем? Я же сказал… я же не могу… – взмолился Сашка.
– Можешь, – пригрозил дедушка-молдаван. – У меня, блядь, дембель на носу, закупаться пора. А разве дедушке можно рисковать? А на тебя никто не подумает. Ты у нас честный. Не продашь – вечером лучше не возвращайся! Лучше к духам уходи!
Не умел Сашка воровать, не умел врать, и не хотел участвовать в махинациях. Раньше, до того как его посадили на машину, проблем не было. Он видел, знал, что старослужащие, да и из его призыва, те, кто посмелей, попроворней, растаскивают и вывозят в город запчасти. Ребята говорили, что неделю назад утащили в городке три кондиционера. А вдруг молдаван именно «кондёр» запихнул в багажник «Волги»? А вдруг автомат краденый или боеприпасы?
– Поедешь к Китабуле, знаешь, где его мастерская, отдашь ему товар.
–?..
– Я с тобой, деревня, спорить не собираюсь. Мудило архангельское!
– Меня же на КПП остановят… – начал было Сашка, но не успел договорить – молдаванин резко двинул ему кулаком в ухо, да так сильно, что у Сашки на секунду искры посыпались из глаз.
– С генералом не остановят, – молдаванин направился к своей машине: – Вон твой появился.
Сорокин, входивший в малочисленную всесильную группу советских военных, заправлявших в Афганистане, заметно выделялся среди подобных ему по званию дивизионных и штабных офицеров. Выделялся независимой манерой поведения, поскольку знал, что выше него только несколько человек. С ними он вел себя либо почти на равных, либо подчеркнуто преданно и уважительно, когда звание подбиралось к маршальским звездам. Обращал также на себя внимание генерал из-за щегольского камуфляжного обмундирования, формы, хотя и полевой, чем-то смахивающей на ту, что носил летный состав, но иного, более добротного покроя, да еще с золотыми погонами на плечах, с узенькими красными полосками по бокам.
Сорокин постоял недолго на крыльце гостиницы, что-то обсуждая с двумя генералами, после чего все трое распрощались, разошлись каждый к своей машине, разъехались на службу.
Пальцы у Сашки дрожали, и он обхватил крепко руль. Надо же было вляпаться в такую историю! И сделать он ничего не в силах. Идти на конфликт с дедами в гараже – дело гиблое. А если он все сделает, как сказал молдаванин, назавтра вновь нагрузят его ворованным товаром. И не будет покоя, пока не вляпается в какую-нибудь историю. Зачем его посадили на эту машину!
– Саша, привет, – поздоровался Сорокин, устраиваясь на заднем сиденье. В поездку он собрал небольшую сумку. У него давно вошло в привычку называть водителей по имени, а не по фамилии. – Сначала в штаб заедем.
– Доброе утро, товарищ генерал, – сказал Сашка, держась за ухо.
– Чего с ухом-то?
– Укусила какая-то мошка…
– А-а… ну поехали!
Возле кабинета начальника Политотдела армии, являвшегося одновременно членом Военного совета, дежурил чахлый с виду, худой капитан. Он просматривал последние донесения в журнале. Привлекло внимание капитана сообщение из кандагарской бригады, о том, что некий командир посадил в наказание солдата в пустую бочку из-под горючего, посадил на полдня, при температуре на улице плюс пятьдесят, и затем о солдате в подразделении забыли. Спустя сутки солдат помер. В другой части, повесился солдат в каптерке, указывалась фамилия и имя, год рождения, дата, время, и говорилось, что неуставных взаимоотношений по факту самоубийства не выявлено, что в коллективе солдат уважением не пользовался, приведены были имена родителей, домашний адрес.
Капитан читал донесения, чтобы быть в курсе дел в других частях, и для собственного сведения, для развлечения, чтобы потом, после дежурства, можно было при случае пересказать занятные случаи товарищам. Особенно про солдата, которого посадили в бочку. Ничего себе сауна! Надо же, угораздило командира забыть про бойца!
Он раскрыл газету, зевнул от скуки, и тут увидел, что по коридору идет блекло одетая, немолодая, полная женщина:
– Вы, извиняюсь, кто будете, женщина? – флегматично спросил дежурный, и хрустнул суставами пальцев.
– Мне, понимаете, чавээса надо б увидеть…
– Член Военного совета сейчас занят. А вы по какому вопросу, собственно говоря?
– Я – доярка.
– Я понимаю, что вы с «Доярки», – ехидно хмыкнул капитан, имея в виду позывные штаба гарнизона в Пули-Хумри на севере Афганистана. – Но по какому вы вопросу?
– Я – доярка, – повторила женщина, покорно и немного виновато стоящая перед столом, за которым восседал дежурный.
– Да, я понимаю, я сам только что разговаривал с дежурным по политотделу «Доярки». Добирались наверное долго. Колонны-то долго идут до Кабула, – с каким-то ехидством в голосе сочувствовал капитан.
– Какая колонна? Что вы, я пешком пришла. Мне тут пройти-то совсем ничего. Из резиденции я, – прояснила все женщина. – Из резиденции генерала армии, доярка.
Капитан совсем растерялся. Из резиденции? Доярка?
– Коровка у нас там, ага, молочко свежее для Федора Константиныча дает, любит он очень все свежее, знаете, диета у него строгая, ага, врач его говорит, все только свежее Федору Константинычу кушать надо, мясо там отварное, молочко. Так вот я, понимаете, обещала и вашему генералу-чавээсу молочко приносить, ага, и понимаете…
Капитан рассмеялся.
– Доярка! А я-то думал, откуда ты такая взялась на мою голову?!
– Ага, доярка я.
В это время открылась дверь и из кабинета вышли сам члена Военного совета, Сорокин и мужчина в форме афганского советника.
Капитан моментом оказался на ногах.
– Ну, Алексей Глебович, – обратился ЧВС к генералу Сорокину. – Удачно слетать. Я и сам на днях полечу на боевые, увидимся. Счастливо. И вам всего доброго, – пожал руку советнику в афганской форме. – Вы к командующему сейчас? Вот и хорошо. Ну, заезжайте, звоните, в любое время я к вашим услугам… А вы ко мне?
– Насчет молочка пришла договориться…
– А-а-а, замечательно!
– Чертовски устал, – сказал Сорокину советник, когда они спускались по круговой лестнице.
Не совсем ясно было генералу, что это вдруг советник жалуется на усталость. Спиртным от него попахивало. Это в такую-то рань.
– В отпуск пора, – продолжал советник. – Вот одно утешение сюда заехать – к армейским друзьям, в бассейне поплавать, в баньке попариться, и с женским полом здесь все в порядке. Везет же вам военным. Райская жизнь тут у вас!
– Да уж, со стороны всегда так кажется… Работы много. Бани-то они банями, а отдыхать некогда, – покривил душой Сорокин. – Я с самого приезда в баню один раз ходил. Так, знаете, наскоро душ примешь перед сном.
– Тогда пойдемте сейчас.
– Сожалею, но вы же слышали, я улетаю на боевые, – с излишней важностью заявил Сорокин.
– В следующий раз тогда… Я к командующему хотел зайти. Вы знакомы с командующим?
– Прекрасно знаком. Мы в восьмидесятом вместе воевали.
– Конечно же, вы мне в прошлый раз говорили. Тогда зайдем вместе? Визит вежливости, – подмигнул советник.
Кто на каком уровне служит, тот на таком уровне и повелителя имеет. И вовсе не министр обороны, как принято считать, хозяин в Вооруженных силах. В армии хозяин – командир. Для солдата – это командир взвода и роты, для взводного и ротного – командир батальона, для комбата прямой начальник – командир полка, для комполка – командир дивизии. А выше этого – командующий армии.
Командующие 40-й менялись каждые год-два. От того и неправильно было бы выделять только одного из них. Один вводил войска, второй выводил, третий строил, воевал и т. д. У каждого были свои плюсы и минусы, но, чтобы не говорили, любой командующий был наместником в отдаленном крае, ставленником великой метрополии, хозяином вотчины, на которую, безусловно, распространялись приказы и законы советские. В помощь ему придали партийно-политические структуры, которые зорко следили за тем, чтобы военнослужащие молились одному богу – КПСС, чтобы в головы к ним не залетали сомнения в правильности выбранного дедами пути.
Для некоторых военнослужащих горизонт заканчивается рамками батальона, для других – рамками полка, иные мыслят в границах дивизии, и уж совсем немногим выпадает участь служить в штабе армии, и думать масштабами стотысячного войска. Для людей, приближенных к штабу армии, командующий всегда был простым смертным.
