— Боже, какой ужас, — закатил глаза отец. — Департамент, присутственные часы, чернила, вонючие коллежские регистраторы. Не дай бог.
— Бедняжка Ирина Сергеевна, — опять затрещала мать.
Мари уже поняла, что вряд ли вставит хоть слово, только и оставалось, что переводить взгляд с одного на другую.
— Всегда была такая авантажная, — вздохнул отец и тут же получил шутливый шлепок салфеткой.
— Была авантажная, — кивнула мать с простительным оттенком злорадства. — И вот подумать только: теперь чиновница. Ловко их этот купчик окрутил.
— Шишкин уже не купчик. — Отец отделил ножом ломтик мармелада. — Он теперь потомственный дворянин. Герб имеет. Государь пожаловал. За не знаю какие заслуги.
— Всё покупается в наши дни. Дорогая, передай печенье. А что государь пожаловал, не значит, что Шишкин благородный человек.
— Погоди, будет ещё графом!
Оленька молча жевала.
— Папа, — опять приступила Мари. — Этот лес…
Граф Ивин махнул салфеткой.
— Ах, милая, ну и продай Шишкину лес. Чем плохая идея? Раз он теперь вон дворянин. — Подмигнул жене: — Помещик! Наш брат!
Оба засмеялись. Оленька следом улыбнулась, как луна, которая сама не светит, а только отражает солнце.
— Папа, но…
Граф комически заткнул уши. Со смехом поглядел на жену. Та ответила любящим взглядом.
— Ах, Мари! — вскинулась. — За этой чепухой чуть не забыла совсем! Я очарована твоей шалью, в которой ты была на бале. Такая прелесть. Правда, Оленька? Вот и Оленька согласна. Я написала модистке в Москву. Заказала себе подобную.
— Мама, — в душе Мари ужаснулась. Только-только удалось кое-как стянуть края одной финансовой дыры, как проделана другая.
— Что, дорогая?
— Зачем же тратиться? Если вам нравится моя шаль, могу вам её одолжить.
Мать тряхнула локонами, нежно погрозила дочери пальцем:
— Когда весь Смоленск тебя в ней уже видел? Ах, Мари, ты такая простодушная. Ты совсем не представляешь, как строги здешние судьи. Мадам Песцова, например…
— О, дорогая, кстати! Когда мы были на спектакле у Песцова… Мари, у них очаровательный домашний театр. Очаровательный! Столько вкуса в декорациях, такие элегантные костюмы. Нипочём не скажешь, что всё это свои же Петьки да Машки. И я подумал…
Мари не сдержалась:
— Но папа! Вы же не думаете теперь завести свой домашний балет?
Все посмотрели на неё смятенно, будто Мари рыгнула за столом. Мать поджала губы:
— Конечно же. Нет. Дорогая. Твой отец не это имел в виду. Мы не из тех, кто живёт не по средствам. Речь о том, чтобы абонировать ложу.
— И Оленьку немного развлечём, — виновато добавил отец.
Оленька слегка порозовела, поскольку перевела эти слова верно: «Её ведь нужно вывозить, чтобы однажды выдать замуж».
— Ложа… это… — Мари кашлянула, — это замечательная мысль.
Ей захотелось лечь лицом на стол. Накрыть голову салфеткой. И никого не видеть.
Мари быстро проговорила, вставая:
— Прошу прощения.
— Что такое, дорогая? — засуетились оба. — Мари, ты немного бледна, душенька.
— Мы тебя чем-то расстроили? — Отец сочувственно заглянул ей в лицо, потом посмотрел на жену. Та пожала плечами, но подмигнула.
— О, нет-нет. Просто голова немного болит. С самого утра.
Оленька услужливо вскочила:
— Мари, я тебя отведу.
— Ничего, милая Оленька. Ничего не надо.
— Ах, милая, поди приляг.
— Прошу меня извинить.
Мари положила на стол салфетку.
— Я велю подать кофе тебе в комнату, — вдогонку пообещала мать. Потом повернулась к мужу, хитро прищурилась:
— Оленька, зажми свои невинные ушки. Шучу-шучу.
Оленька вскинула было ладони, но тут же их опустила. Графиня зашептала:
— О, голова болит… А что, если наша милая Мари опять в положении?
Оленька однообразно просияла — как привыкла сиять на любое известие: о покупке ли новой собаки, о продаже ли очередного крепостного семейства, о планах на обед.
Супруги с весёлым любопытством посмотрели на дверь, за которой скрылась дочь.
— Какая была бы прелесть, правда? Я просто мечтаю устроить здесь крестины. Может, они будут так милы и согласятся? Можно было бы уговорить её позвать в крёстные нашего душку губернатора.
Мари слушала этот щебет, стоя за дверью в полумраке.
Прислонилась лбом к косяку.
— Ваше сиятельство, — проговорил вельможный бас.
Мари выпрямилась. Красавец-лакей был похож на персидского царя и всем своим видом обещал, что так же невозмутимо-безупречно держался бы, даже если б конец света наступил или её сиятельство взбрело предстать перед ним голой.
— Да, Яков.
— Господин Егошин к графу Алексею.
Внушительная пауза говорила, что лакей знает о нездоровье молодого графа.
— Егошин? — Она слышала имя впервые.
— Велите не принимать? — понятливо предложил лакей.
— Нет-нет, пускай.
Лакей с достоинством поплыл обрадовать неизвестного господина Егошина.
Господин Егошин окинул лакея насмешливым взглядом, в котором читалось: «Экий жеребец. Спорю, по ночам ублажает старую барыню. За тем и
