помахала ему и даже послала нечто вроде воздушного поцелуя, чем вызвала, кажется, недовольство сидевшего с ней рядом старичка, который погрозил ей пальцем и громко обозвал старой дурой, с чем Амос, впрочем, с удовольствием согласился. Между тем, назвавшийся Карлом Ригелем мужчина, взяв Амоса за плечо, почти насильно повел его вдоль сцены. Вцепившиеся в плечо Амоса пальцы говорили о недюжинной силе их хозяина.
– Куда вы, собственно говоря, меня тащите? – спросил Амос, удивляясь глупости собственного вопроса. – Послушайте, вы сейчас помнете мне костюм, а ведь он является собственностью компании…
Голос его, тонущий в звуках Моцарта, был, однако, едва слышен.
– Лучше воспользуйтесь выпавшим вам случаем, герр курьер, – сказал мужчина, почти втаскивая за собой на сцену растерявшегося Амоса и сразу поворачивая с ним в правую кулису, в небольшое помещение, где горела, пожалуй, сотня свечей, а на столе, – над котором висело большое медное распятие с раскинувшим руки фюрером, – стояли сотни мелких безделушек, имевших, по всей видимости, какое-то сакральное значение.
– Алтарь Победы, – произнес Карл Ригель так, словно сказанное им легко и просто все объясняло, устраняя все возможные сложности и недоразумения.
Тут, на столе, были расставлены без всякой системы разные фигурки Адольфа, сделанные из меди, пластика и глины.
Адольф с няней, Адольф на прогулке, Адольф с любимой овчаркой, Адольф, попирающий врагов и все в том же духе, хотя больше всего было, конечно, небольших статуэток, изображавших Адольфа-Победителя, наступающего ногой на змея или прижимающего к земле костлявую Смерть, с косой и часами в руке.
– А теперь идите сюда, – не унимался Ригель, увлекая Амоса в небольшой коридорчик, на стенах которого разместились несколько десятков картин, о содержании которых можно было догадаться заранее.
– Призвание юного Адольфа, – вещал его спутник, показывая пальцем на картину, где был изображен молодой Адольф, стоящий по грудь в воде и смотрящий на луч света, который падал на него с неба. – Святой дух нисходит на него в виде орла. Вот он, орел, – добавил Ригель и перевел палец на парившую над головой фюрера птицу, как будто опасался, что Амос ее не заметит.
Следующая картина изображала того же юного Адольфа, искушаемого Диаволом, у которого было лицо Ленина. Диавол предлагал юноше отведать аппетитного поросенка, но тот только загадочно улыбался и смотрел вдаль, сквозь стены пещеры, словно видел там давно ожидаемое светлое будущее.
Эту загадочную улыбку, которая бродила по его губам, можно было легко отыскать и на других, висевших тут полотнах.
– Призвание апостолов, – мужчина перешел к следующей картине. – Генрих, Йозев, Франтишек, Вольдемар и другие.
Апостолы стояли на почтительном расстоянии от фюрера, призывавшего их всех сразу и осенявшего толпу призванных крестным знамением.
– А вот Явление святого Адольфа Франциску Ассизскому на торговой площади города Лиона. Франциск Ассизский получает новый устав братства и наставления фюрера относительно общих принципов устройства монашеской жизни.
– Понятно, – вздохнул Амос.
– Адольф Гитлер насыщает пятью хлебами пять тысяч делегатов, собравшихся на съезд Национал-социалистической рабочей партии в Нюрнберге, – пояснил мужчина, останавливаясь перед следующей картиной.
Лица изображенных были благоговейны и чисты, тянущиеся к хлебам руки одновременно вытягивались в нацистском приветствии, полузакрытые глаза напоминали тем, кто еще не совсем хорошо понял суть происходящего, что главным здесь был вовсе не хлеб, а нечто, что невозможно было ни потрогать, ни нарисовать, но что превращало отдельных, усталых и не слишком умных людей в единый бесстрашный организм, в котором исчезали все различия и сглаживались все противоречия, взамен чего на свет являлась облаченная в небесный свет Истина по имени Вечная Церковь Адольфа Гитлера.
– Адольф Гитлер закладывает первый камень на строительстве городской берлинской синагоги, – сообщил мужчина, показывая на полотно, на котором неутомимый Адольф швырял лопатой землю и смотрел на разверзшиеся над ним Небеса, откуда на него, в свою очередь, взирал с кроткой улыбкой все тот же Отец наш небесный.
– Не может быть, – сказал Амос, не веря своим глазам. – А как же… как же?
Он пощелкал в изумлении пальцами, но Карл Ригель понял все и так.
– Холокост, – сказал он, понижая голос, словно его спросили о чем-то совершенно неприличном. – Что же делать, если еще находятся среди нас те, которые хотят испортить отношения между народами и придумывает всякую несусветную чушь, вроде этого самого Холокоста, которого никто и никогда не видел?.. Ну, зачем, скажите на милость, Сыну Божьему, который мог бы попросить у Отца своего небесного легион ангелов, понадобилось уничтожать еврейский народ, который он всегда ценил, любил и уважал?.. Очень глупо, мне кажется.
Боже ж, мой, подумал Амос, рассматривая детали этой удивительной картины. Похоже, мы все ищем не там и не то. Потому что мы всегда ищем что-то осязаемое, реальное, плотное, – поддающееся учету, мере и классификации, – то, за что можно ухватиться, чего можно коснуться, что с твердостью укажет, в случае необходимости, на свои основания, – и тогда какая разница, какое имя будет носить тот, кто в очередной раз пообещает нам спасение? Кто поведет за собой, заставляя в миллионный раз забыть, что мы всегда ищем не там и не то… не там и не то… не там и не то…
– Не там, и не то – повторил Амос, подходя к следующей картине.
Там он увидел повисший под Млечным Путем Крест и раскинувшего руки фюрера, одетого в белый маршальский костюм с кортиком. Голова Распятого была закинута назад, но взгляд вновь устремлен в Небеса, где души праведников и святых приветствовали его славословием и игрой на разных музыкальных инструментах.
– Распятие святого Адольфа, – пояснил Карл, но от комментариев воздержался, словно нарисованное было само себе комментарием и ни в каких подсказках не нуждалось.
– А здесь художник изобразил главное событие земной жизни нашего Адольфа, – голос экскурсовода вдруг благоговейно задрожал. – А именно, воскресение из мертвых. Напрасно силы Ада надеялись, что смерть положит предел всемогуществу Божьему. Бог оказался сильнее всяких правил и воскресил его из мертвых, что, впрочем, и не удивительно, ибо это было предначертано в Книге жизни еще до создания мира.
– Ах, вот оно что, – сказал Амос. – Стало быть – предначертано?
– С научной точностью, – подтвердил мужчина. – На третий день он явился своим ученикам и возвестил им, что под водительством Святого Духа созидает Церковь свою, а затем вознесся в обитель Отца Своего, чтобы ждать там, когда исполнится полнота времен, чтобы он мог вновь прийти на землю, но уже как грозный судия и беспощадный воин.
– Мне кажется, он уже сделал один раз такую попытку, – сказал Амос.
– Мир не принял его, потому что не понял, – и Карл Ригель закатил к Небесам глаза.
– Простите меня, герр уж не знаю, как вас там на самом деле зовут, – сказал Амос, уже не скрывая раздражения, – но все, что вы сказали, почему-то напоминает мне другую
