густого леса на холме, где берёт начало ручей под созвездием Волопаса. Сколько есть городов и улиц, их замощённых мёртвых тротуаров, столько люди знают о себе, гуляют вечерами под фонарями, охраняемые абстрактными стенами правопорядка, путешествуют от одной площади до другой, но сколько ещё есть
кроме, что в будничном своём вращении остаётся незамеченным в переездах и перелётах за стеклом, вечно скрытые пластиковыми рамками тысячи гектаров тьмы, чей неподвластный разуму объём скользит тенями ветвистых деревьев по нагретому салону, а порой непривычно яркий свет озаряет ленивые лица, растягивая кислые мины и заставляя щуриться. Порой вьюга внушает нам тревожность, а мы лишь пожимаем плечами; всё меняется так резво, что невольно можно подумать: уж не симуляция ли? Тайна промежутков меж видимым и постижимым – вечное ускользание от лезвия восприятия, где каждый следующий надрез обязан быть более точным, более тонким. Они вскрывают не постоянное присутствие человека-творца, человека-разрушителя, но, напротив, все признаки его торжественного отсутствия либо же, в качестве исключения, единичные вкрапления исторических отщепенцев, заброшенных поселений и воронок.
«Что побудило вас поехать в N*?» – вопрошает хвост глухаря.
«Вы не были там довольно давно».
«Да и что вам делать там?»
«От вашего дома не осталось и камня на камне».
«И вы знаете, кого винить».
888
Искра.
Предвосхищая этот момент, я мысленно проговариваю в голове всё то, о чём пишу здесь, каждый фрагмент, каждую завитушку, стараюсь ничего от себя не утаивать. Я всегда был неаккуратным и расточительным, жил уверенностью, что фортуна на моей стороне и момент ещё представится, я дотянусь до него сквозь года. Я готовился, искал лазейки, выстраивал связи, и тем не менее вы требуете от меня практически невозможного, господа трансцендентные судьи и прокуроры, к тому же присяжные подохнут со скуки.
Вы вменяете мне превышение полномочий, а мне – будучи чернильным отголоском – не по себе смотреть на вас снизу вверх, вы требуете вспомнить, но как это осуществить? Всё застыло, берёзы мертвы, как и надежды на живую простоту. Чтобы воскресить те деревья, нужен дар, а не только желание. А свобода, пошла она куда подальше, если не будет в ней шиповника, в чью колючесть можно нырнуть с разбегу!
Однажды утром, перед школой, проходя мимо конуры, я не увидел собачьей миски и сразу всё понял. Мне кажется, именно тогда что-то зародилось во мне – первые проблески сознания, а до – меня просто не было, ну или почти не было.
Утра я ценил больше вечеров, утром и краски ярче, и звон камыша в лугах расстилается шире, даруя простору свои чистые ноты. Я люблю детство и вспоминать мальчишку, которого опережает моя мысль в погоне за ободранными коленками, нелепый, худой, непропорциональный – он скачет в лесу между усыпанными хвоей пригорками, меж чёрных ручьёв, понедельников и четвергов, несмотря на плохую погоду и вой диких зверей.
«Вы и сами понимаете, что это не относится к материалам дела», – шепчет глубина конуры.
«Ничто не относится».
«Честно говоря, нам глубоко наплевать».
Мы переплывали реку. Далёкие пейзажи мало чем отличались от нашего берега, единственное что – застройки больше. Оказывается, что отсюда наш берег смотрится куда интереснее и притягательнее, чем их берег с рядами кирпичных коттеджей и какими-то розовыми будками через каждые двести метров. Плыву обратно, не чувствуя сопротивления воды, перед глазами стоит необъятное поле пшеницы, осиновые островки справа, деревушка серая слева, а вдали лес… Синий лес. Важно это или нет? До определённого момента во мне не было ничего, кроме этого: выбить фонарь – да без проблем! Схватить колосок рукой… только чужие гербарии, избытки прошлого, избитые-переизбитые анахронизмы. Запомнить можно так мало – три, четыре отрывка жёваные-пережёваные, но такие тёплые, уютные, в шкафу на полках сложенные: безделье, собачий лай, осой ужалены – непринуждённо вспоминаемы, черным-черно, моргнёшь, и нет, и не было… и тот, кто рядом был, плечами пожимает, улыбается, наверное – сон, растянутый из точки, – в точку собирается…
«Давайте проясним одну немаловажную деталь: вы ехали, чтобы разыскать некую Тамару?»
«Это вообще кто?»
«Не отнекивайтесь».
«Другой цели у вас быть, конечно же, не могло».
«Вы зависимы».
«Как и все мы».
«Билет, пожалуйста!» – растолкали контролёры, по традиции прям перед самым прибытием я засыпал. Всю дорогу ни в одном глазу, а за десять минут до конца усталость брала своё. Не верилось, ещё немного, и я буду там, где каждое дерево имеет значение, где с каждым шрамом непременно связано впечатление. Притронешься – обожжёшься. Тело до сих пор помнит, как именно нужно схватиться, за какую ветку, от чего оттолкнуться, чтоб взобраться как можно быстрее, где удобнее разместиться, чтобы сидеть долго-предолго и видеть всех, а самого заметить было сложно. Осталось чуть-чуть. Я знаю, где торчат из забора гвозди, знаю потому, что когда-то раздирал о них штаны, а потом дышал горячо на подорожник, чтобы приложить к свежей ссадине на заднице, не потому, что в этом есть профит, а просто ритуала ради.
888
И теперь Синий лес сплошь и рядом вынужден возвращаться фоном в мои сны, где чаще всего я в терпящем бедствие самолёте, который разбивается там, среди горок и заброшенных карьеров, и я кубарем качусь по ухабам, врезаясь в ветви и кустарники. Лес – невольный пленник моих историй, что пишутся, когда лайнер набирает скорость на взлётной полосе и чьё развитие естественным способом прекращается после посадки.
Прямо с тротуара торговали грибами – подосиновики, лисички и маслята, были ещё ягоды в стаканчиках: черника, дикая малина, земляника – любезные женщины в возрасте прятались под сенью мыльных берёз, в то время как на остановке толпились в основном старики; три девочки-подростка смеялись; усталые работяги коптили шеи, пытаясь материализовать рейсовый автобус; не так давно прошёл дождь, на терракотовой уличной плитке ещё не до конца высохли лужи. Сегодня здесь всё так же, как и десять лет назад. Саша стоял на этом самом месте после уроков, и люди – те же самые, только менее усталые. Многие часы ожиданий в любую погоду, в любое время года теперь сливались в бусинку, крошечную точку где-то вдали.
Даже подсматривать за ней было наслаждением; тот он – другой он – в искристых брызгах скромного фонтана разглядывал Тамару, когда она смеялась, обсуждая с подругами вечера накануне, что – тёплые – кажется, никогда не кончались и, жизнью сплетённые в косички, тянулись у прохладной поверхности озера среди смолянистых сосен. За чужими силуэтами она никогда не обращала на него внимания, он и сам себя с трудом замечал, чем и пользовался. До слуха его долетали обрывки историй, как в пламени костра ребята постарше аккуратно, с пониманием били комаров и громко смеялись над эхом шлепков.
Люди тем временем плодились и прели, а автобуса в нужном направлении всё не было; дети клянчили у бабушек мороженое, а бабушки, ворча, всё поглядывали на перекрёсток, где осанистый патрульный в чистой белой рубахе устроил реверсивное движение.
– Авария, наверное, – сказал курящий мужик с брусничной от жары мордой.
Тётка в синем халате в огурцы матюгнулась: голубь, сев на край стаканчика с черникой, рассыпал ягоду по тротуару, тут же налетела целая стая, разогнать их не выходило, наглые птицы вспархивали, облетали её со спины и снова жадно въедались в сочную плоть. Другим тёткам на потеху. Ещё с полчаса ожидания пролетели незаметно, наконец автобус пришёл: вдавились, набитый, трясётся, детей укачивает, и меня тоже. Все потеют, толкаются локтями, поближе к окнам нараспашку, сидящие бабки тут же орут на сквозняк, требуют закрыть немедленно, крупные потные мужики, не стесняясь в выражениях, посылают их на тот свет…
«Вас?»
«Признавайтесь!»
«Семья – это лишь прикрытие».
888
Двадцать минут ещё в пути, Саша ничего не ощущал, предвосхищал… а дальше?.. Идёшь по тропинке, всё меняется неотвратно, заборы чахнут на глазах, сереют, а за ними всё те же курицы, новые курицы, но у них, как и у прошлых, – мохнатые лапки, собаки без цепей, но ни одна не смеет разводить лай, только если издали, пока не унюхают и не признают, тогда виновато опустятся на землю, понурив уши. Постаревшие соседи охают, улыбаются, укоряя его, что редко навещает
