чувство мое къ вамъ будетъ въ самомъ дѣлѣ необходимо для васъ.
— Благодарю, благодарю! — повторилъ Телепневъ и потихоньку взялъ ея руку.
— Въ маскарадѣ завтра будете?
— А развѣ завтра маскарадъ?
— Вы и забыли!… Прекрасно, я васъ за это накажу.
— Какъ? онъ
— Вы не узнаете, во что я хочу одѣться.
— И не нужно совсѣмъ мнѣ говорить: я самъ догадаюсь.
Не знаю, когда и чѣмъ бы кончилась бесѣда, но пріѣхалъ Павелъ Семеновичъ изъ клуба, и зашелъ на минутку къ женѣ. Впрочемъ, онъ тотчасъ же удалился, жалуясь на головную боль.
Телепневъ разсудилъ тоже раскланяться и поцѣловалъ у Ольги Ивановны на прощанье руку.
— Что вы бѣжите? — проговорила она почти шопотомъ.
— Прибѣгу еще, — отвѣтилъ онъ тихо и разсмѣялся.
III.
— Закатимся-ка, братъ, — говорилъ Гриневъ рыбаку Петрову, сидя у него въ квартирѣ.
— Вотъ еще чорта лысаго! — отвѣчалъ цвѣтущій ланитами рыбакъ.
— Я тебѣ говорю, закатимся! — приставалъ къ нему Гриневъ, — Сорванцовыхъ пристегнемъ; костюмы сочинить не долго. Ты поѣзжай, какъ есть въ мундирѣ, я у Агашки возьму весь женскій атрибутъ, а Сорванцовыхъ одѣнемъ потеатраль-ному; мнѣ Волынкину только слово сказать, онъ изъ гардероба стащитъ.
— А шутка въ мундиръ-то влѣзать! да и какого бѣса смотрѣть, аристократокъ-то этихъ чванныхъ?
— А мы перво-на-перво выпьемъ. Ну тогда намъ хошь аристократки, хошь кто хочешь, — все единственно будетъ. Идемъ къ Сорванцовымъ.
Отправились они по галдарейкѣ къ любителямъ драматическаго искусства. Братья Сорванцовы занимали первую по счету квартиру, налѣво отъ входа на галдарейку. Ихъ можно было всегда застать дома, ибо они посѣщеніемъ лекцій не занимались и, кажется, кромѣ халатовъ не имѣли никакихъ другихъ одѣяній. Лицомъ они были такъ схожи, что врядъ ли кто зналъ, котораго зовутъ Иванъ, а котораго Петръ. Единственное отличіе состояло въ томъ, что Петръ обыкновенно представлялъ Гамлета, а' Иванъ Офелію.
Только что Гриневъ съ рыбакомъ показались въ дверяхъ ихъ квартиры, Гамлетъ, ходившій взадъ и впередъ по совершенно пустой первой комнатѣ, закинулъ за плеча свой парусинный измазанный халатъ и, взявши Гринева за шиворотъ, возопилъ: „Офелія, ты честная дѣвушка и красива!“
— Перестань, шутъ! — крикнулъ Гриневъ, — ѣдемъ, братъ, въ маскарадъ.
— Что вы говорите, принцъ? — пропищала 0®елія изъ другой комнаты и показалась въ дверяхъ въ тропическомъ одѣяніи.
— Я говорю, — кричалъ Гамлетъ, тормоша Гринева, — что ты честная и хорошенькая дѣвушка.
— Да не дери горло-то! — И Гриневъ толкнулъ Гамлета такъ, что тотъ едва не упалъ.
— За Оболенскаго! — крикнулъ Гамлетъ.
— У-у-у! — загудѣла Офелія, изображая народъ въ Еленѣ Глинской.
— А вы полно, шуты гороховые! — началъ опять Гриневъ. — Мы къ вамъ вотъ съ какимъ предложеніемъ пришли. Возъимѣли мы желаніе закатиться въ маскарадъ. Такъ вы должны съ нами эту обязанность справить.
— А выпивка будетъ? — спросилъ Гамлетъ. На лицѣ Офеліи изобразился тотъ же вопросъ.
— Выпивка будетъ кредитная, забористая! россійскаго по полуштофу и наливки аккермановской три бутылки на четыре рыла.
«О зачѣмъ ты не растаешь, не распадешься прахомъ!
О зачѣмъ ты крѣпко тѣло человѣка?!»
заоралъ Гамлетъ, а Офелія, теребя свой тропическій костюмъ, завизжала:
«Развѣ дѣвица не знаетъ,
Я шутилъ, вѣдь я шутилъ!»
— Что жъ тамъ дѣлать? — спросилъ Гамлетъ.
— По усмотрѣнію, — отвѣчалъ Гриневъ. — Вы одѣньтесь по-театральному; да чтобъ почуднѣй, ты птицей зуемъ, а брата бабой ягой.
— Я Эсмеральдой одѣнусь! — крикнула Офелія и пошла колесомъ по комнатѣ.
— А я Квазимодой! — гаркнулъ Гамлетъ. — Мои колокола! завопилъ онъ.
— Такъ будьте же готовы къ семи часамъ; а теперь надо махнуть къ Волынкину на счетъ костюмовъ, надо одного изъ васъ захватить.
«Воззри ты на главу лишенную волосъ:
Ихъ изсушила грусть и вѣтеръ ихъ разнесъ!»
— Гамлетъ пропѣлъ эти два стиха басомъ и прибавилъ; — не имѣю одѣянія!
— Возьми у рыбака, — крикнулъ Гриневъ.
Рыбакъ изъявилъ согласіе, и дѣло было улажено.
IV.
Вечеромъ часу въ седьмомъ, Абласовъ шелъ по Преображенской, изъ анатомическаго театра. Онъ закутывался въ свою короткую шинель съ собачьимъ воротникомъ и по сторонамъ не глядѣлъ.
— Стой, дружище! — крикнулъ ему кто-то сзади. Онъ остановился. Это былъ Горшковъ, въ свѣтлой бекешѣ и мѣховой шапкѣ съ кистью.
— Откуда? — спросилъ Абласовъ.
— Съ обѣда, братецъ, ростбифами обжирался.
— Где же это?
— У первѣйшаго аристократа.
— У какого такого аристократа?
— У Кудласова, братецъ.
А гдѣ нашъ барченокъ? вотъ ужъ третій день не обѣдаетъ дома.
— Все, братецъ, съ барынями: большой ему решпектъ оказываютъ.
— Да это ничего, пускай его развлечется.
— Извѣстное дѣло, съ барынькой съ этой онъ возится; она первый сортъ!…
— А что у нихъ развѣ?… И Абласовъ посмотрѣлъ искоса па Горшкова.
— Ужь про это, братъ, не знаю: а впрочемъ силенъ врагъ рода человѣческаго…. Да что мы стоимъ на стужѣ-то маршируемъ; вѣдь ты домой?
— Домой.
— Ну, такъ маршируемъ, зайдемъ къ Ворѣ, онъ теперь, поди, дома. Сегодня братецъ машкарадъ, весь бомондъ бѣса потѣшаетъ.
— Ужь ты не собираешься ли?
— А и то собираюсь, въ машкарадахъ-то говорятъ, всѣхъ барынь тычутъ; такъ я хочу посмотрѣть: занятно ли это будетъ, примѣрно, здѣшней герцогинѣ подпустить какое ни то бомбо.
Такъ-то калякая, дошли они до казармы, и завернули въ квартиру Телепнева. Вылъ ужъ часъ восьмой; Телепневъ пилъ чай.
— Въ машкарадъ ѣдешь? — спросилъ его Горшковъ разваливаясь на диванѣ.
— Ѣду
— Съ грѣховными помышленіями?
Телепневъ разсмѣялся.
— Не знаю, какія придутъ помышленія; а коли ты тоже хочешь ѣхать, такъ совѣтую тебѣ одѣваться. А ты Абласовъ, съѣздишь съ нами?
— Вотъ еще! что я тамъ забылъ? Это вамъ, молодчикамъ, прилично.
— Маточка, поѣдемъ! — началъ приставать къ нему Горшковъ, — ты себѣ мундирчикъ новый построилъ, и при твоей благообразной физіи можешь возжечь огонь страстей въ нашихъ барыняхъ.
— Да ну тебя! — отбояривался Абласовъ.
— Вѣдь ты не бывалъ въ машкарадахъ, а какой же ты будешь сердцевѣдъ? Эскулапъ долженъ всякую суть знать.
— Поѣзжай, Абласовъ, — упрашивалъ съ своей стороны Телепневъ — Ты тутъ заразъ увидишь все здѣшнее общество; дамъ поинтригуй…
Наконецъ-таки уломали медика, и тогда принялись пить чай.
— Коли другой разъ будешь такъ ломаться, — говорилъ Горшковъ, я тебя, право, прибью; ты ужь очень интересничать сталъ со своей живодерней.
— Эхъ, вы, господа! — отвѣтилъ добродушно Абласовъ, — вы народъ модный, а нашъ братъ чернорабочій; вамъ одна дорога, а мнѣ другая.
— Да ты что же въ иноки, что ли, сбираешься? — прервалъ его Горшковъ.
— Не въ иноки, а не подходящее дѣло; за себя ручаться нельзя, какъ будешь смотрѣть-то на людское веселье, тру-довая-то ягизнь и некрасна покажется.
— Ну, держи карманъ! — вскричалъ Горшковъ, — такой ты человѣкъ, чтобъ соблазнился!
Поболтали еще съ четверть часа, но ни Горшковъ, ни Абласовъ, ничего не спросили Телепнева о М — вой. Онъ это замѣтилъ; но, разумѣется, ничего не сказалъ, а между тѣмъ, ему вовсе не хотѣлось, чтобы между
