престранное созданіе, Телепневъ! — вдругъ проговорила она;—держите' себя старикомъ, а между тѣмъ молодости въ васъ ужасно много; оттОго-то съ вами такъ весело мнѣ, старухѣ.
— Очень весело? — спросилъ Телепневъ.
— Очень. И одно мнѣ досадно.
— Что вамъ не шестнадцать лѣтъ? — подхватилъ Телепневъ.
— Именно.
— Подъ маской у всѣхъ одинъ возрастъ.
Говоря это, Телепневъ опять взялъ руку Ольги Ивановны, и совершенно безсознательно пожалъ ее.
Ему отвѣчали тѣмъ же. Это пожатіе повело за собою нѣмой, но довольно вразумительный разговоръ: оба, взглянувъ другъ на друга, улыбнулись и нѣсколько минутъ ничего не говорили, только видно было, что глаза Ольги Ивановны какъ-то особенно заблистали, а лицо все вспыхнуло такъ, что даже шея покраснѣла. Что творилось въ ней, уже поживжей женщинѣ,—не знаю, по въ Телепневѣ говорила одна молодость. Въ эту минуту онъ не задавалъ себѣ никакихъ вопросовъ, а просто чувствовалъ удовольствіе отъ прикосновенія хорошенькой женщины. И все кругомъ поддерживало его настроеніе: шныряли маски, слышался женскій шопотъ, смѣхъ; изъ залы несся гулъ музыки и разговоръ, въ комнатахъ стояла, особая атмосфера, волнующая кровь болѣе обыкновеннаго.
— Пойдемте ходить, — вдругъ сказала Ольга Ивановна приподнимаясь съ дивана.
Телепневъ, нехотя, всталъ и подалъ ей руку.
— Мы опять вернемся сюда, — прибавила она многозначительно.
Почти въ дверяхъ большой залы попался имъ Горшковъ. Видно было, что онъ вдоволь ужъ наболтался съ барынями, такъ что его круглое добродушное лицо совсѣмъ осовѣло; шляпа' была надѣта чуть не на затылокъ. Онъ наполовину растегнулъ свой желетъ и какъ-то все отдувался.
— Ну, Боря, — закричалъ онъ, увидавши Телепнева, — проклятая это штука маскарадъ: просто, въ голову мнѣ вступило; маски эти визжатъ, толчешься, толчешься съ ними, просто безобразіе!…
— Отчего такъ строго, Горшковъ? — спросила Ольга Ивановна. — Видно тебѣ здѣсь нечего дѣлать.
— Разумѣется, нечего; развѣ вотъ съ тобой побраниться.
— За что это? — спросила она весело.
— А за то, что ты женщина, и ѣздишь въ маскарады. А еслибъ женщины не надѣвали масокъ, никто бы не толкался здѣсь.
— Ну такъ поѣзжай отсюда въ институтъ, и вздыхай около своей ученицы.
— Ха, ха, ха! вздыхай! — И Горшковъ разразился смѣхомъ. — Нашла вздыхателя! А домой-то я дчйствительно поѣду. Прощай, Боря!
— Полно — началъ его удерживать Телепневъ, — поѣдемъ вмѣстѣ.
— Да ты еще долго будешь прохлаждаться.
Нѣтъ, голубчикъ!… началъ было Телепневъ; но получилъ легкое пожатіе своей дамы, которое дало ему почувствовать, чтобы онъ не удерживалъ своего пріятеля. Ужь если ты такъ хочешь ѣхать, — прибавилъ онъ, — такъ возьми мои сани и пришли назадъ.
— Хорошо. Прощайте, прелестная маска! — обратился Горшковъ къ Ольгѣ Ивановнѣ и сдѣлалъ такую смѣшную гримасу, что она расхохоталась.
— А гдѣ Абласовъ? — спросилъ Телепневъ Горшкова.
— Да онъ не удралъ-ли?
— Чего добраго, отъ него станется, ты бы его поискалъ и подвезъ бы, если онъ не хочетъ дожидаться меня.
И Телепневъ поспѣшилъ проститься съ пріятелемъ, потому что опять почувстовалъ легкое пожатіе.
VI.
Около буфета собралось цѣлое вѣче. Центръ составляла партія вологодцевъ. Не стѣсняясь великосвѣтской обстановкой, студенческая братья шумѣла, точно въ какомъ нибудь трактирномъ заведеніи.
— А вотъ бы, братцы, что… — заговорилъ Двужилинъ, посматривая на товарищей, — что тамъ эти аристократки-то разхаживаютъ съ фертиками, двинемся-ка, ребята, да пригласимъ ихъ на плясовую.
— Дѣло, дѣло! не худо скандальчикъ пустить! — послышалось въ кучкѣ студентовъ.
Вертлявый симбирецъ, однокурсникъ Телепнева, егозилъ и занимался распотѣшиваньемъ всей компаніи.
— Посмотрите, господа, — крикнулъ онъ, — какая парочка лѣзетъ!
— Ха, ха, ха! — разразилось все общество.
— Въ эту миниту въ залѣ появились братья Сорванцовы, а за ними рыбакъ Петровъ и Гриневъ. Одинъ изъ братьевъ былъ одѣтъ Квазимодой въ рыжемъ парикѣ съ наклейнымъ носомъ, а другой — Эсмеральдой, въ короткой юбочкѣ и открытомъ спензерѣ изъ полинялаго малиноваго бархата. Эта парочка произвела большой э®ектъ при своемъ появленіи. Ее сейчасъ окружили, поднялись остроты, смѣхъ, шумъ и гамъ. Рыбакъ Петровъ съ Гриневымъ были уже на второмъ взводѣ. Гриневъ все хваталъ Эсмеральду за юбку, а она отмахивалась отъ него тамбуриномъ. Маска на Эсмеральдѣ была бѣлая съ двумя красными пятнами на щекахъ.
— Спаси меня! — кричала Эсмеральда, — простирая руки къ Квазимодо.
— Мои колокола! — ревѣлъ Квазимодо, а публика кругомъ хохотала.
— Ну-ка, братъ, Квазимодо, — крикнулъ Гриневъ, махая своей треуголкой. — устрой зрѣлище: подхвати ка мамзель-то на плечи!
— Подсаживай, подсаживай, братцы! — гаркнулъ нахальный симбирецъ.
Квазимодо зарычалъ и потянулся уже къ Эсмеральдѣ, чтобы взвалить ее на себя для произведенія увеселительнаго скандала. Но въ эту минуту къ шумной кучкѣ подошелъ Битюковъ.
— Ха, ха, ха, — разразился онъ предводительскимъ смѣхомъ. — Браво, браво, господа! очень мило! Эсмеральда безподобна. Вашу ручку синьора!…
Всѣ посторонились и пропустили Битюкова въ середину. Студенческая братія не очень дружелюбно осматривала Битюкова. Когда въ студенческихъ кружкахъ говорили объ аристократіи, то его всегда ругали большой скотиной. Въ этотъ разъ ему видно захотѣлось задобрить ихъ. Онъ широко осклабилъ свое нахальное лицо и снова разразился покровительственнымъ хохотомъ.
— За здоровье этакой парочки, — вскричалъ онъ, — надо выпить, чтобъ имъ веселѣе было въ плясъ пуститься.
Отчего не выпить? — отозвался Гриневъ — дѣло подходящее.
— Господа! — провозгласилъ Битюковъ; — позвольте мнѣ предложить вамъ выпить по стакану вина за здоровье милой четы!
На лицахъ изобразилось сначала недоумѣніе. Но тотчасъ же всѣ почти пріятно улыбнулись и подались ближе къ буфету, подталкивая Квазимодо съ Эсмеральдой. Предводитель поставилъ дюжину шампанскаго. Когда выпили нѣсколько бутылокъ, сердца студенческой братіи такъ размягчились, что предложенъ былъ тостъ за здоровье угощавшаго и нѣсколько довольно пьяныхъ голосовъ хватили даже ура!
— Я, господа, — говорилъ громогласно Битюковъ, — очень люблю студентовъ, молодость люблю: очень радъ съ вами познакомиться! Прошу любить да жаловать….
— Мы тебя любимъ сердечно!., просипѣлъ Двужилинъ.
И совсѣхъ сторонъ начались увѣренія въ любви и преданности. Битюковъ стоялъ и съ самодовольствомъ посматривалъ на мальчишекъ, которымъ въ диво было его шампанское.
— А вы что плошаете, господа! — провозгласилъ предводитель — вы бы на счетъ барынь-то прохаживались; они у насъ жиру-то нагуляли, на весь университетъ хватитъ! Ха, ха, ха!
— Молодцо! — заоралъ Гриневъ — хорошо говоритъ!
— Мужьямъ-то не давайте — продолжалъ Битюковъ;—а то вѣдь это срамъ просто! Посмотрите: всѣ наши молодки одни ходятъ, а то такъ съ казявками какими-то. А намъ ку-да-же барынь-то дѣть солить что-ли?
— Ха, ха, ха! — разразилась вся братія.
— Вотъ, посмотрите-ка парочка идетъ, — заговорилъ почти шепотомъ Битюковъ;—вы вотъ старые студенты, а позволяете молокососу такимъ дѣломъ орудовать.
— Кто это, кто это? — начали приставать юноши, разгорѣвшіеся отъ шампанскаго.
— Важная барыня! — проговорилъ Битюковъ: ни съ кѣмъ знаться не хочетъ, студентовъ мальчишками обзываетъ…
— Дрянь значитъ, аристократка! — хватилъ Гриневъ. — Скандалъ ей учинить, братцы!
— А вы отбейте ее у мальчугана этого, — подуськовалъ Битюковъ.
— Да надо еще узнать какой въ ней прокъ! — засипѣлъ Двужилинъ, — благообразна
