ритуальная функция соответствовала секулярной, задержался ненадолго, сверился с планом съёмок и, самодовольно кивнув закреплённой на кране камере, оставил зал в тишине. Жаль бедолагу, не может же он не видеть, как дурно играют его актёры. Элита элитой, а с текстом лажают, переигрывают, смотрят в объектив – одним словом, занимаются тем же самым, чем и на своих должностях в повседневности.
– Жалкое зрелище – тоже зрелище.
Организацию взаимодействия между различными подразделениями NOS было принято доверить самой «системе», строгая иерархия и субординация показали свою низкую эффективность (не в последнюю очередь из-за персональных амбиций и насиженности, ограничивающих вертикально ориентированные структуры). Так, для изучения феномена «свечения» куда эффективнее зарекомендовала себя организация, основанная на принципах того же свечения. Границы подразделений NOS со временем размылись совершенно и сохранились лишь на бумаге для обозначения актуальных целей. Даже решение стратегических задач и их реализация падали спонтанно на плечи всех без исключения участников в зависимости от указаний «системы». Поэтому временами и получалось, что перед камерами на съёмочной площадке кривлялись политиканы и прочие сильные мира сего.
Никто не замечает старого Суфлёра, никто не обращает внимания на его будку. А он там, сидит себе скромно в пыльной глубине. Они думают, что невыученный текст сам зарождается в их легкомысленных устах! Что ж, значит, всё он делает правильно. С большим трудом старик вылезает из углубления в сцене, кряхтит, бордовеет, задыхается, стонет, но никто и руки ему не протянет. Пылинки в свету бережно окутывают дряхлость его тела, кара небесная.
– Кара небесная!
Взмывает пушисто с паркета не пыль, но реплики, не люди, а обрывки фраз, горькие интонации, всхлипы – лицедейство, да и только! Они цепляются за особняки и яхты, забываются в мерном гуле, сдавливающем горло тишине. Никто не верит друг другу, и тем не менее у всех находятся собеседники, только старому Суфлёру приходится маяться в одиночестве да понарошку разыгрывать наши партии чужими устами.
Смыслы, смыслы, смыслы, порождённые, чтобы изменить мир, соотнести бесстрастный космический уклад с человеческим вектором.
Ну и куда, куда же ты запропастилась? К кому мне теперь обращаться? Подсунула вместо себя девчонку, решила дёшево отделаться. Впрочем, это так на тебя похоже. В самый ответственный момент запустить цикл обучения сначала… Для меня игра затянулась, настало, видимо, время и мне оставить свой пост. Следующего цикла мне не застать. Надо бы всё обдумать хорошенько.
В определённый момент из коллективно-этанолового (бес)сознания всё чаще стали проступать сигналы апокалиптических событий, случайные флуктуации приобрели массовый характер, и никаких сомнений относительно назревающей паники быть не могло. Оперативный отдел приступил к подготовке диверсии невиданных доселе масштабов. И в то же время у ряда исследователей зародились подозрения в том, что первоисточником этих сигналов являются не конспирологи, а сама «система», точнее, часть её, скрытая в недрах инкапсуляции. Данная гипотеза быстро была отнесена к истерическим, но тем не менее внутреннее расследование – вяло, бесхребетно и без должного финансирования – было начато. Того требовали правила NOS.
На календаре помечены: террористические акты, обвалы рынка, экологические катастрофы, паника среди населения, повсеместные поджоги, кризис власти, великое переселение народов, миграционный кризис, несмешиваемость культур, непереносимость лактозы и обильная рвота, диарея, лихорадка, самоустранение гуманитарных институтов, petitio principii открытого общества, чрезмерный иммунный ответ, воспаление, нарывы. Ты была очаровательна, когда вечерами выводила аккуратно знак на пурпурных конвертах и запечатывала их сургучом, приучая нас к изящности в мелочах. Апофеоз скрупулёзности! Ни одной лишней запятой: все твои шутливые прогнозы подводили нас прямиком к ночи.
NOS изначально занимал поиск наименьшего общего знаменателя, необходимого для точного решения проблемы человеческого неравенства. Проще говоря: необходимо найти самого ничтожного, так называемого последнего человека для того, чтобы по нему равнять остальных без остатка. Разве высокий уровень интеллекта – это не источник притеснений? Духовные идеалы – не оправдание эксплуатации? Красота – не фашизм? Несомненно.
Но не только неравенство волновало NOS, самый кончик его в кулуарах утыкался в проблему истории и самого бытия как такового. Как известно, хочешь взобраться на вершину – обращайся к тому, кто изнемогает у подножия, ибо таков круговорот власти: угнетатель и угнетённый всегда меняются местами. Выброшенному за борт так просто, пользуясь соображениями угнетённости, легитимировать репрессивные методы по отношению к лицемерному благополучию общества, в котором давеча не нашлось ему места. Формула, закалённая кровью и временем: слабый приходит на смену сильному, сильный приходит на смену слабому – и каждый следующий виток истории порождает всё больше фрагментов безумия и разочарования…
Как не хватает старику беспечных вечеров за кружкой дымящейся черноты!
Хочешь вкусить человеческой плоти – чаще взывай к справедливости. Так учила ты. Что, как не справедливость, бередит общественную мысль, что, как не справедливость, стремится быть универсальным ответом? А универсальность – это всегда насилие, дуло у виска.
Ищи эту брешь! Корми эту брешь! Обещай достойное существование всем подряд, и особенно тем, кто меньше всего его достоин: пусть рвут друг другу глотки за право колыхать воздух. Наслаждайся зрелищем. Ведь стоит только твари бесправной принюхаться к накрытому столу, она будто стафилококк в чашке Петри: пока не захватит всю питательную среду, не остановится. И уж в последних-то руках даже пытки и те воссияют всенепременно добром!
История справедливости громогласно вышагивает по лестнице измельчания, но рано или поздно ей придётся повернуться вспять. Человек со всем его трагическим багажом как можно скорее должен свестись к одномерности. И этой одномерности – бездушной, всеми презираемой, порочной, трусливой, трясущейся, но дотошно логичной в своей рефлективности оболочке – нужно вручить красную кнопку и засечь время! Такова торжественная гекатомба во имя гуманизма! Ночь грядёт, ночь с нами… всегда. Она сопутствует началу и заре!
– Бом! – громыхнули советские часы. Что-то навязчиво скреблось где-то справа и сверху. На мгновение старик забыл, где именно находится, и, чтобы исключить двусмысленность, он задул свечи, развёл шторы и выглянул наружу: многоэтажки многоэтажками; вооруженному подзорной трубой так куда лучше видно, в горящих окнах обитают души, кухоньки кухоньками, курят себе на балкончиках, что-то произносят, но куда больше – умалчивают, что-то привносят, но куда больше – потребляют. Хорошо, но как провести линию раздела? Суфлёр твёрдо держал трубу, так стоять он мог часами, и изображение под сдвинутыми бровями ни разу бы не вздрогнуло. Сейчас как никогда ему нужна была подсказка, он задержался на одном окне, обставлена квартира была как-то странно: красные стены, оранжевые глянцевые шкафы, угольно-чёрное постельное бельё и яркое освещение, чтобы было видно каждую деталь.
«Хм, и как я раньше не замечал сего экспоната?»
Потянулся за бокалом бордоского тысяча девятьсот девяносто шестого, которое заблаговременно налил из бутылки с истлевшей от времени этикеткой, отвлёкся от точки на секунду, а там и свет погас. Надо бы свериться со своими записями относительно всех жильцов близлежащих домов (невинное хобби).
Он устало отвернулся, зря только тушил свечи, теперь снова зажигать. Без задней мысли достал из ящика стола специальную зажигалку для свечей с длинным носиком и принялся зажигать: раз, два, три… закончив, он вздохнул и в приподнятом настроении подошёл к серванту, в котором хранился ценный фарфоровый сервиз, открыл очень аккуратно, через тряпочку взял третью по счету чашечку из сервиза и… швырнул на пол. Чашечка разлетелась вдребезги; посвистывая, он вслед за нею плюхнулся на пол с подсвечником, долго возился в месиве воска, пока не собрал все до единого осколки, похожие на крылышки моли, включая самые мелкие, разложил их по центру рабочего стола, надел перчатки, специальные очки, респиратор, достал антикварные латунные весы с гирьками, несколько ёмкостей с природными растворителями, драгоценный лак дерева породы Toxicodendron vernicifluum (иначе Rhus vernicifera), заранее подготовленную золотую пудру, пигменты и принялся с ювелирным старанием восстанавливать первоначальную форму чашечки – это первый этап, здесь ему на руку сыграет клейкая лента. Каждый скол, каждая трещина делает чашку особенной, наделяет индивидуальными чертами то, что в совершенстве своём не ведает отличия от продуктов серийного производства. Только в момент разрушения предмет обнаруживает своё личное бытие. Весь процесс реставрации займёт никак
