Эфраиме, спасителе сына Берил Дьюзинбери, как та выразилась. Спаситель! Что она хотела этим сказать, черт возьми? Назначение Берил Дьюзинбери в жизни Шими сводится к тому, чтобы заставлять его размышлять об Эфраиме — впервые, если тот и впрямь был спасителем, — и воспарять. Уноситься вдаль? Нет, просто парить. Что до него, то глупо было бы притворяться, что она не произвела на него впечатления. Вот уже три утра подряд первое, что видит Шими при пробуждении, — это старуха с развевающимися седыми волосами, сидящая на скамейке в саду при крематории, высокомерная, хоть и запинающаяся, в плаще, похожем на расправляемые и снова складываемые ангельские крылья.
Преграждающая ему путь или манящая?
В этом он никак не разберется.
В этой обстановке письмо от вдовы Вольфшейм воспринимается как непрошенный сюрприз. Ванда Вольфшейм? Разве он с такой знаком?
Да-да, знаком — только в другой жизни.
В письме список приглашенных на благотворительное мероприятие, в который вдова Вольфшейм вписала — в той, другой жизни — Шими Кармелли. Он изучает список. Вдова Адлер, вдова Энски, вдова Ацман, вдова Беренблум, вдовы Селия и Синтия Блох, вдова Хомски, вдова Карлбах, три вдовы Коэн, вдова Фекенхейм, вдова Фокслер, вдова Глассман, вдова Глюк, вдова Гешел, вдова Гринвальд, вдова Хеффнер, вдова Хоффман, вдова Хильдершеймер, вдова Лимис (у этой, помнится, был мезальянс), вдова Остропова, вдовая леди Хан, вдова Лернер, вдова Лайонс, вдова Минск, вдова Молотов…
На этом месте он откладывает список.
Его внимание привлекло одно из имен. Хилари Гринвальд, в девичестве Шлосберг, с которой до появления на горизонте Харви Гринвальда он едва не обручился. Вернее, с которой он едва не обручился примерно тогда, когда обручиться с ней вознамерился Харви Гринвальд.
Она заглянула в магазин «Шими’с-оф-Стэнмор» — так состоялось их знакомство. И при этом ничего не приобрела.
Что-то его заставило предложить ей встретиться.
«Если это предложение сделано с видами на возможный брак, то вы должны дать мне время на размышление, — сказала она ему. — Для начала я должна знать, что вы можете мне предложить».
Видимо, то же самое она сказала Харви Гринвальду.
Короткое время Хилари Шлосберг танцевала в кордебалете Тиллера, куда ее взяли за высокий рост. Еще она работала представителем косметической компании, поэтому всегда была хорошо накрашена. Шими почему-то представляет ее в костюме посыльного и в кокетливой шляпке. Зачем такой жизнелюбивой красотке понадобился Шими Кармелли, живший изготовлением и продажей френологических бюстов, оставалось только гадать. У Шими была догадка, что она спутала его с его братом.
Шесть или семь свиданий подряд Шими старался объяснить, что небогат и не сможет дать ей ничего из того, на что она вправе рассчитывать, тогда как Харви Гринвальд прольет на нее золотой дождь, но Хилари Шлосберг всякий раз прерывала его, прикладывая пальчик к его губам. «Я хочу знать, что ты можешь мне предложить в смысле преданности, — объясняла она. — Хочу знать, как сильно бьется для меня твое сердце».
Шими хватало ума не признаваться, что его сердце вообще для нее не бьется. Но он считал необходимым сказать что-то, что помогло бы ей принять разумное решение, не намекая, что разумно было бы остановиться не на нем.
«Я не могу принять такое решение за тебя», — говорил он.
«Очень даже можешь, — возражала Хилари Шлосберг. — Возьми и скажи, что меня любишь».
«Разве этого будет достаточно?»
«Будет, если ты меня убедишь, что не кривишь душой».
Ничего хуже этого она бы не смогла сказать при всем старании. Шими ни в чем не мог убедить себя самого.
Хилари Шлосберг ждала. Ждала. Ждала.
«Ну?» — спросила она, явившись наконец к нему в магазин за ответом. Шими возился под прилавком, не в силах заставить себя поднять на нее глаза.
«Мне нужно еще немного времени, чтобы продумать свое отношение к этому», — сказал Шими. Он подразумевал уместность состязания с другим мужчиной за руку женщины, когда у тебя нет уверенности, что она тебе нужна. Сама мысль о таком состязании была ему противна. Он видел по телевизору, как беженцы дерутся за миску риса, раздаваемого с машин ООН. Или взять толкотню пассажиров метро, как будто они боятся не влезть в последний поезд из ада. Я бы лучше остался на платформе и сгорел, думал он.
В итоге Хилари Шлосберг вышла за Харви Гринвальда и не знала за всю жизнь ни дня счастья. Даже удовольствие от рождения сыновей было испорчено страхом, что они вырастут такими же грязными лживыми подонками, как их отец.
Двое из трех демонстративно подтвердили опасения матери. Третий после брака, почти такого же плохого, как у его матери, нырнул в мир кришнаитов, чтобы время от времени выныривать на Оксфорд-стрит с бубном и в материнской простыне — она бы не одобрила оранжевый цвет, в который он ее вымазал, — в сандалиях и в белых носках, да еще с бритой головой, на которой болталась одна-единственная прядь.
«Я только рада, что Харви нет в живых и он не видит этого позора», — твердила Хилари подругам, описывавшим ей эту картину. Но все они знали, что Хилари рада тому, что Харви вообще нет в живых и он вообще ничего не видит.
Изредка Шими и Хилари сталкивались в парке или в супермаркете и чинно раскланивались. Хилари замечала, что Шими всегда один. Он подозревал, что она видит в его одиночестве доказательство невозможности найти кого-то, кого он полюбил бы так же сильно, как ее. Без сомнения, она воображала, будто он вот уже почти полвека сожалеет что ни день о своей нерешительности. Она была вправе насмехаться над его пожизненным одиночеством, считать, что он ничего другого не заслуживает, но нет, она ему сочувствовала. Бедняга! Кто она такая, чтобы утверждать, что разбитому сердцу ничто не поможет? Она была в приличном состоянии, как и он, судя по его виду. Ноги у бывшей танцовщицы кордебалета были почти так же изящны, как у вдовы Вольфшейм, губы тоже по большому счету остались свои. Что до Шими Кармелли, то на все вопросы исчерпывающе отвечала его прямая осанка. По самым скромным подсчетам, им оставалось прожить еще целых два, полтора, ну, хотя бы один десяток лет, хотя ему следовало бы что-то предпринять для того, чтобы в дальнейшем выживать вместе.
Думая о ждущем выражении лица Хилари Гринвальд на мероприятии Ванды Вольфшейм, Шими заранее приходит в ужас. Как долго можно водить кого-то за нос?
Мысли о ней влекут за собой странные мысли о Берил Дьюзинбери. Как это ни абсурдно, у него такое чувство, будто он
