сущности пожирало Ольгу Ивановну. Но Телепневъ не былъ расположенъ къ какимъ бы то ни было изліяніямъ. Перемѣна въ его отношеніяхъ къ ОльгѣИвановнѣ произошла такъ внезапно и такъ мало была вызвана его собственными желаніями, что онъ могъ только страдательно вести себя, и будь это съ другой женщиной, оно вышло бы не совсѣмъ красиво; но Ольга Ивановна гораздо больше давала, чѣмъ требовала.
— Когда ты будешь завтра?
— Да не знаю, можно ли такъ часто?
— Опять боишься! Ну, хорошо; да, я и забыла, что завтра нельзя, завтра балъ у Щекаловыхъ, ты будешь?
— Да меня, кажется, не приглашали.
— Не можетъ быть, вѣрно приглашали. Только вотъ что ты сдѣлай; Павелъ Семеновичъ далъ тебѣ свой манускриптъ, такъ ты прочитай его завтра и пріѣзжай передъ баломъ; ну, такъ, часу въ восьмомъ: онъ будетъ въ восхищеніи.
Весь этотъ діалогъ велся въ такомъ тонѣ, какъ будто Телепневъ и Ольга Ивановна цѣлыя годы знали и любили другъ друга.
— А какъ ты будешь одѣта? — спросилъ онъ.
— А будто тебѣ хочется это знать? — скромно проговорила ояа.
— Разумѣется, хочется; я очень люблю видѣть тебя на балахъ: ты всегда такая блестящая, изящная. Къ тебѣ особенно идетъ свѣтлозеленый цвѣтъ.
— Когда это ты все разсмотрѣлъ?
— Какъ же не разсмотрѣть такую Эфектную особу…
— Везъ дерзости!
И за симъ послѣдовали продолжительные поцѣлуи.
— Такъ какъ ate ты будешь одѣта? — спросилъ еще разъ Телепневъ.
— Не скажу, пріѣзжай завтра къ моему туалету.
— И Ольга Ивановна еще съ полчаса болтала съ нимъ и не съ-разу отпустила его домой.
— Павелъ Семеновичъ, я думаю, давно спитъ, — говорилъ Телепневъ на прощанье.
— Нѣтъ, онъ у себя; онъ никогда не посмѣетъ пройти въ спальню, если у меня кто-нибудь есть.
— А развѣ… и Телепневъ не договорилъ.
— Дурная привычка, — проговорила Ольга Ивановна и расхохоталась. — Какой ты смѣшной! — прибавила она, и потомъ что-то такое прошептала ему на ухо, послѣ чего Телепневъ тоже разсмѣялся, но тотчасъ всталъ и окончательно простился съ ней.
Проходя совершенно темную гостиную, Ольга Ивановна удержала его, и дѣло не обошлось безъ объятій.
— Спи хорошенько и ничего не бойся,'—проговорила она и потрепала его по щекѣ.
— Эта послѣдняя ласка, послѣ горячихъ поцѣлуевъ очень понравилась Телепневу и онъ ушолъ чрезвычайно спокойный. Садясь въ сани, онъ взглянулъ на звѣздное небо, завернулся въ свой дорогой бобровый воротникъ и внутренно проговорилъ: „а вѣдь на свѣтѣ иногда хорошо живется!“
X.
Телепневъ, когда вернулся домой и легъ спать, ни о чемъ почти не думалъ. Онъ, просто, былъ утомленъ и спалъ какъ убитый часу до десятаго, безъ всякихъ пріятныхъ или тяжелыхъ сновидѣній. Но когда онъ проснулся, то весь вчерашній вечеръ представился ему во всѣхъ своихъ подробностяхъ, и онъ, прежде всего, ощутилъ почти омерзеніе къ самому себѣ. Онъ не могъ даже объяснить себѣ хорошенько, какъ все это случилось, какъ онъ такъ быстро, безъ всякихъ волненій, безъ всякой страсти превратился въ любовника Ольги Ивановны. Это слово сейчасъ же представилось ему во всей своей наготѣ. Всего полгода прошло со смерти Софьи Николаевны, а онъ записался уже въ чичисбеи къ сластолюбивой барынѣ. Вся жизнь въ большомъ дикомъ домѣ и въ Липкахъ прошла мимо его въ тысячѣ сценъ и мгновеній, когда его наслажденія были полны такой свѣжести, когда страсть была такъ искренна, и помыслы такъ полны были задушевности. Онъ почти съ ужасомъ созналъ, что ничто его не связывало съ Ольгой Ивановной. Ни любопытство, ни самолюбіе, ни страсть не влекли его къ этой связи, и онъ изнемогалъ подъ тяжестью вопроса: какъ могло это такъ скоро случиться? „Не ужели я только любовникъ ея, въ самомъ грубомъ смыслѣ слова?“ спрашивалъ онъ себя; и это такъ больно его задѣвало, что онъ сейчасъ же рѣшилъ-было бросить все и не ѣздить больше къ Ольгѣ Ивановнѣ. Но эта вспышка небыла продолжительна. Какъ бросить?… „Вѣдь еслибъ я“, думалъ онъ, „велъ себя иначе, такъ она не зашла бы со мной такъ далеко. Стало быть, бросить — будетъ не честно“. Телепневъ сознавалъ вмѣстѣ съ тѣмъ, что вчера его ощущенія были иныя, что его не возмутило то настроеніе, которымъ онъ отвѣчалъ на соблазнительныя подстреканія Ольги Ивановны. Значитъ, въ немъ самомъ сильны были инстинкты, или онъ дѣйствительно привязанъ къ этой?кен-щинѣ, хотя и не даетъ себѣ въ томъ отчета-
Телепневъ былъ такъ разстроенъ, что когда Горшковъ пришелъ къ нему пить чай, то спросилъ его, не боленъ ли онъ Горшкову онъ ничего не разсказывалъ, во-первыхъ потому, что ему было слишкомъ совѣстно, а во-вторыхъ и потому, что ихъ пріятельскія отношенія вообще обходились безъ изліяній.
— Скажи мнѣ, Боря, — спросилъ его Горшковъ, — что за штука, вышла въ маскарадѣ какъ я уѣхалъ, говорятъ, барыню какую то ошельмовали?
— Не знаю, — отвѣтилъ нехотя Телепневъ.
— Да, говорятъ, и ты тутъ какъ-то замѣшался; раскажи-ка, братъ, гисторію-то. Ужь не на твою ли Ольгу Ивановну сдѣлали нападеніе?
Телепневу очень не хотѣлось отвѣчать, и тонъ Горшкова, какъ-то особенно болѣзненно отзывался въ немъ.
— Ничего не было, — сказалъ онъ съ гримасой. — Тамъ какіе-то пьяненькіе попались.
Ему совѣстно было лгать передъ Горшковымъ, но разсказывать въ эту минуту всю исторію было для него невыносимо. Горшковъ, замѣтя, что онъ не въ духѣ и въ разговоръ вступаетъ неохотно, вскорѣ удалился. Телепневъ, оставшись одинъ, долго ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, потомъ надѣлъ фуражку и въ сюртукѣ отправился черезъ дворъ на галдарейку, къ Абласову. Въ тяжелыя минуты, онъ всегда чувствовалъ потребность пойдти къ нему и излиться-Наканунѣ онъ его не видалъ.
Абласовъ, въ это время, сидѣлъ дома и отдыхалъ отъ анатоміи за разсматриваніемъ какихъ-то лекцій изъ втораго курса, которыми угостилъ его медикъ Генерозовъ. Онъ особенно обрадовался приходу Телепнева, и тотчасъ же понялъ, что тотъ чѣмъ-то очень разстроенъ.
— Ну, что ты? — сказалъ онъ ему кротко, ударивъ его слегка по плечу. — Неужли не можешь все помириться съ глупой исторіей?.
— Нѣть, я забылъ объ ней, — отвѣтилъ Телепневъ. Онъ тутъ же хотѣлъ разсказать Абласову все, что было между нимъ и Ольгой Ивановной; но не могъ этого исполнить, онъ не находилъ словъ, съ чего бы начать; онъ не хотѣлъ оправдываться; но вмѣстѣ съ тѣмъ у него не хватало силъ сказать просто: „Абласовъ, я любовникъ М — повой!“ Зачѣмъ же я пришелъ сюда? подумалъ онъ въ эту минуту.
— Ты очень что-то разстроенъ, Боря? — продолжалъ Абласовъ.
На Телепнева мягко подѣйствовало слово Боря. Абласовъ рѣдко звалъ его такимъ образомъ.
— Ахъ, Абласовъ, что мнѣ съ собой дѣлать?… Никуда я не гожусь!…
— Отчего же это такъ? — спросилъ съ усмѣшкой Абласовъ.
— Отчего?.. Я такъ гадокъ, что
