Николай Михайлович, молодец мужик, даже не удивился проблеме, не начал отнекиваться, переводить куда возможно стрелки. Уточнил номер нашей дороги, сколько, да как выглядели визитёры, сказал:
– Ладно, Евгений Павлович, я своим тут передам. Они мастера в таких делах, что-нибудь придумают. Не беспокойся, решат проблему. Только вы об этом никому. И в назначенное время куда-нибудь отойдите, скройтесь.
– В смысле? – не понял я.
– Ну, за ягодой там, по-грибы… Только все чтоб. Может, это и не понадобится, но подстраховаться не помешает. Хотя… Нет, не надо, Евгений Павлович, пусть всё будет как всегда, детей только спрячьте…
– А, понял. Это сделаем.
– Ну и лады, – заключил Мишкин папа и перевёл тему. – Как там вообще у вас, жарко?
– Да, жара.
– И у нас тоже. Хорошо море рядом, а то бы…
Море… Какое в Москве море? Или они уже… А-а-а… Вот олигархи!..
– Соскучились мы с Элей по сыну, – жалуется в трубку Николай Михайлович. – Как он там, вспоминает, нет, скучает?.
– Конечно. Но тут всё в порядке, не беспокойтесь. Если что, я сразу позвоню.
– Хорошо, Палыч. Разведём вашу проблему, созвонимся.
– Обязательно.
– Спасибо!
– Ты что, Палыч, – вдруг вспыхнув, удивился Мишкин папа. – Какое спасибо, я тебе обязан.
– Всё равно спасибо!
– Перестань! Звони.
Собрание внимало раскрыв рот. Содержание услышанного может и не всё кому объясняло, но смысл был понятен: есть защита. Есть! По крайней мере, она вроде нашлась. А для настроения это уже что-то. Это уже хорошо.
– Кто это был, Палыч, кто? – В любопытстве скривилась Вера Фёдоровна, наша почётная ветеранша.
– Саддам Хусейн это был, баба Вера, или Джордж Буш, – в восторге хлопая себя по ляжкам, хихикнул Петро Зимин. – Ну, глупые бабы, ну любопытные… Ничего не понимают. Это же серьёзное дело, секрет. Военная операция, понимать надо.
– Да, это военная тайна, Вера Фёдоровна, – почти серьёзно отрезал я. – Двадцать лет без права разглашения. Порядок такой.
– Ух, ты, как долго! Ну и ладно.
– Любопытной Варваре… – хихикал Пронин…
– …нос на базаре оторвали…
– Во-во… – Народ повеселел. Даже развеселился.
– Стоп, люди. Тихо! – воскликнул я. Все мгновенно умолкли. – Слышите? – Призвал я.
Все прислушались. Кто рот раскрыв, кто ухо выставив, кто сощурившись, но, вслушиваясь, затихли… А по всему селу, из конца в конец, приливными волнами накатываясь, накладываясь, дробясь и усиливаясь, разносился тонкий многоголосый визг голодных поросят. Явно заговорились мы тут, забылись в своих совещаниях… А живность не ждёт, своё требует: орёт, жрать просит.
– Так это же мои «Песняры», слыхать! – Подхватываясь, подскочила Дарья Глебовна.
– И мои «Добры молодцы»…
– И наши!
– Всё, люди, кончаем совещаться, – торопливо ставит точку Валентина Ивановна. – Всё ясно. Обед уже.
– Не обед, а полдник.
– А нам без разницы: обед-полдник, лишь бы поспать… – поворачиваясь на выход, громко шутили деды.
– Ага, щас, поспать, – в том же тоне парировали женщины. – А по-хозяйству кто за вас стараться будет?
– Дед Пихто.
– Вот он пусть тогда на обед и приходит. Его и накормим.
24.
Поздним вечером, после баньки – была пятница – Мишель уже спал, устав после хорошей рыбалки и парной бани с веничком, мы с мужиками разговорились. И не о дожде, который – хорошо бы – или видах на урожай, а о жизни, конечно, и о давешнем наезде мафии. Как раз тема!..
– Палыч, ты видел, у них пистолеты? – Спрашивает Матвей Звягинцев. Он сидит по пояс голый, ниже закутанный в простыню. Она намокла, рельефно повторяет его сильное, мускулистое тело.
– Ты где это так раскачался? – спрашиваю Матвея, оглядывая его мощный торс. – Словно Геракл.
Мы все сейчас полуголые, кто в простыни, кто в полотенца завёрнутые. Баня хорошей получилась: и жаркой, и с берёзовыми веничками, и квасом медовым. Ой, отхлестались… Жаль до речки не близко, но по паре-тройке вёдер холодной воды из бочки на себя мы всё же вылили. Красота! Слов нет, одни чувства. Расслабленно полулежим сейчас на лавках, отдыхаем. В теле необыкновенная лёгкость, в голове тоже… Мы, это: Константин Пронин, Матвей Звягинцев, Василий Байрамов, Василий Митронов и я, председатель.
– А, нигде, – небрежно кривится Звягинцев. – Само как-то наросло. Свежий воздух, наверное, – природа.
– Не может быть.
– Как не может, – может, – не соглашается со мной Василий Митронов. Сам-то он почти противоположность Матвею, как Алёша Попович против Ильи Муромца. – Вон, у нас, я те скажу, в деревне… – Продолжает он. – Где я раньше жил, в Матвеевке, на Дальнем Востоке, я тогда механиком там работал, так на ферме бык один был, да не один такой, целое семейство бычат подрастало. Ох и красавец тот главный был! Так вот он, ничего кроме той травы, да воды из речки не пил, а здоровенный был, что тебе слон. Хотя слон с ним, ни в какие сравнения. Просто загляденье бык. Не бык – бычище. Как вот Матвей ровно. Коровы от него, тёлки, просто без ума были. Поголовно. Ещё и со стороны ему приводили. Вся и тренировка-то была – коровёнок оплодотворять. Как подставит её под себя, болезную, да как впендюрит ей хобот свой, у неё, у бедной, глаза на лоб, и ноги подкашиваются, а поздно, девушка, – дело сделано. Природа! А ты говоришь, не может. Может. Я думаю, если б, в своё время, нашего Матвея, там, в городе, в Москве, например, к девкам каким приспособить, большие бы деньги зарабатывал для дому… Ага. Нам, может, ни сельского хозяйства с электрификацией поголовной, ни животноводства не надо было, ни планов пятилетних…
– Да ладно тебе, языком-то трепать, – отмахивается Звягинцев. – Какие деньги. Я про дело говорю.
– Да, пистолеты я видел, – киваю головой. – Не весь, это, я думаю, у них арсенал. В нашей армии порой такого нет, что они имеют.
– Палыч, ты как сам-то думаешь, у них серьёзно это… к нам, в смысле… Или так просто, пугают? – С тревогой в голосе спрашивает Байрамов. Это в его бане мы сегодня собрались. Потому что баня у него большая, шесть человек в лёгкую вмещает. У остальных бани поменьше… И протопить легче, и воды требуют мало, да и на двоих всегда бани рассчитывались. Парились в несколько заходов всегда. Сначала любители пара крепкого, жаркого, потом дети, потом уж старики – родители, когда парная уже почти выдохнется… Семьи-то были – шесть-восемь человек. Но это когда было…
– У них, я думаю, серьёзно. Они за это дерьмо маму родную удавят, не-то что чужих.
– Вот, подлюки! Не пойму, откуда это у нас взялось… Злость эта зверская.
– Откуда-откуда, где с Запада, где с Востока. Насмотрелись фильмов про сицилийскую мафию, да банды американские. Вот и копируют.
– Но ведь это же кровь… Это смерть! А кровь людская – не водица. Кстати, помню, фильм такой раньше был. Хороший фильм был. Я раз пять его смотрел.
– Деньги всем, мать их, сейчас верховодят.
– А деньги все у чёрных.
– Да, у них. Я вот всё думаю, мужики, и не пойму, – перебивает Василий Кузьмич Митронов. – Как так в жизни получилось… Мы, я, да все наши, всю свою жизнь за какие-то несчастные шестьдесят, восемьдесят, сто рублей горбатились на производстве, зарабатывая производственный стаж, грамоты, пенсию, а они, братья наши… Скажите, кто из вас когда был на юге?
– Я не был.
– И я не был. Собирался правда пару раз, но…
– Я море в кино только видел… Да на хрен он нужен, юг тот, у нас речка не хуже…
– Не об этом сейчас, – остановил Кузьмич. – Не были мы! Слышите, не были мы! А нам по сколько годков? То-то!.. А не были мы потому, что всё время работали – план и соцобязательства на шее всегда сидел, страна, считай, вся, не до отпусков было… В лето ведь вся работа, потом и осень, потом и… А после ноябрьских-то, зимой, чего там, на юге том, делать? На санках кататься? Так это мы и здесь запросто можем. О чём говорю… Мы на государство всегда пахали, а они там, урюки, чёрные эти, апельсины с виноградом давили, да вино попивали.
– Апельсины тоже вырастить надо. – Заметил агроном Байрамов.
– Да. Кто-то же их там и окучивал, пропалывал… – Поддержал идею Пронин.
– Я не о детях с женщинами говорю, это они там, на плантациях у них, парятся. Я видел этих работничков в больших кепках, мужиков тех, джигитов, аксакалов, или как их… Они там, если когда и были на плантациях, корзины с урожаем пальчиком считали… Я сто раз это в киножурналах «Новости дня» видел. Мужики там испокон веку никогда не работали. Я где-то читал… Это у них – западло. Или на конях, в основном ворованных, саблей размахивая скакали, либо вино с песнями, под свежего барашка, пили… всего и делов. А в перерывах – торговали. Они товаром всегда занимались, конечным продуктом. Бабы, или рабы, – да, именно рабы! – вырастят товар тот, они и сбывают его. Где уговорами, где обманом… Главное, продать, главное навариться. Гнильё, или другую какую пакость им втюрить, нам, олухам, запросто. Это мы всегда говорим о чести, да справедливости… Они нет. Деньги – вот что для них главное. Где отару какую по-темну угнать, людей ли уворовать… я читал, – там запросто. Даже геройством считается. У них и сейчас так же – князья, так же – баи, так же подпольные ханы.
