Вообще-то, смелых людей у нас в Америке много, но почти нет желающих вмешиваться в такие дела.
Шлем вам горячий привет и лучшие пожелания. Если до Рождества не будет от нас нового письма, значит дела наши плоховаты…
Клайд Грифитс
Роберта Олден
Сондра Финчли
Артур Кинселла
Фрэнк Гарриет
Орвил Мэзон»
Леня перевел дух.
Потрясенный шестой «Б» молчал.
— По-американски читать? — спросил Леня. Он вспотел, и глаза у него были пьяные от вдохновения и гордости.
— По-английски, мой друг, — мягко поправила Виолетта Львовна. — Ну что ж, я думаю…
— Потом, потом! — раздались голоса.
И все же она церемонно и торжественно попросила:
— Леня, разреши мне познакомиться с этим документом.
— З-зачем? — тупо спросил Пушкарев.
— Нет, я тут же верну, ты не волнуйся!
Он протянул учительнице письмо. На его ярко-малиновых ушах была четко видна каждая прожилочка. Они едва не дымились, его уши.
А потом — началось… Вы думаете — гвалт, выкрики, разгул страстей? Ничего подобного.
Началась пресс-конференция.
Ее открыла Галя Мартынцева. Она почтительно подняла руку и сказала, поднявшись:
— Леня, можно спросить?
— Ну?
— Леня, а ты давно знаешь этих ребят? И если это не секрет, откуда?
Галя села. Леня откашлялся.
— Ну, Клайд, он мой приятель еще с прошлого лета. Он приехал к нам с отцом. Как турист. Иду я один раз мимо гостиницы «Россия», вдруг подбегает такой курчавенький парнишка в темных очках. Просит разменять десять копеек. Ну, на ломаном русском языке, конечно. Ему двушка была нужна для автомата. А у меня, как назло, ни копейки. Ну, я ему тогда объяснил, что на десяти копейках автоматы у нас работают, как на двушке, даже лучше. Так и познакомились. Потом переписываться стали. Вот и все.
Следующий вопрос Пушкареву поставил Гродненский:
— А как мы им будем помогать?
Ответил Коробов — ядовито и мрачно:
— Завтра все принесут по десять копеек!
Курочкин не согласился:
— При чем тут копейки? Надо по рублю! Правда, Лень?
— Запихни себе свои рубли… знаешь куда? Доллары там, — не слыхал? — высокомерно остудила его пыл Аленка Родионова. — Они других денег не понимают…
Гродненский, полыхая, как факел, от рыжести и возбуждения, сидел уже на крышке парты и тянул к себе за рукав Леню:
— Лень, ну послушай же! Я придумал! Тихо! Им знаешь чего надо? Собаку!
Все опешили.
— Зачем? — Леня ошалело улыбался, часто поглядывая на Виолетту Львовну. То на нее, то на Коробова.
— Им надо подарить сторожевого пса! Хорошо обученного! Чтоб к дому этого учителя все чужие подойти боялись! Чтоб он мертвой хваткой за горло!.. Андрей, ты чего… не согласен? — оглянулся Гродненский на своего патрона, который горбился за партой с потемневшим, замкнутым лицом.
Андрей Коробов был в оппозиции.
— А ежа им не надо? — спросил он, прожигая Гродненского презрением. — А то вот у Козлят есть лишний еж, они дадут на такое дело…
Близнецы переглянулись, и Толя сказал:
— Во-первых, у нас ежиха, и совсем она не лишняя…
— А во-вторых, — подхватил Коля, — ты кончай, Коробов, издеваться. Или предлагай по-человечески, или молчи!
Так с Андреем до этого урока разговаривать не смели.
— А я не верю! Вот мы сейчас поглядим, что экспертиза покажет! — крикнул он высоким голосом.
И все взгляды обратились к позабытой Виолетте Львовне, которая, отойдя в уголок, читала письмо по-английски. При этом все складочки, мешочки, морщинки на ее лице пришли в хлопотливое движение. Это означало много чувств и побуждений сразу: она затруднялась, словно решая некий ребус, чему-то сопротивлялась, спорила с чем-то. И вдруг посветлела — решила, видимо.
— Кто это не верит? — подняла она голову. — Эти мальчики, они же рискуют страшно… Я знаете что вспомнила? Испанию тридцать шестого года. Ассоциация, конечно, далековатая, но ваши родители или их родители — они бы поняли меня… То была республика Дон Кихота, она первой в Европе поднялась на бой с фашистами. И всем честным людям было до этого дело, вот почему я про это… Туда бежали мальчишки… А недавно в «Комсомольской правде» была статья, я ее вырезала на всякий случай. Называется «Сделайте что-нибудь для Чили». Это человеческий вопль оттуда. Там безобразно нарушены права человека, там берут людей ночью из постели, а потом они исчезают вовсе… там застенки, доносы… А теперь — вот эта американская трагедия! Клайд Грифитс… Сондра Финчли… И какой сюжет… Леня, я должна тебя поцеловать.
Такая концовка, абсолютно неожиданная (даже для нее самой), завершила этот монолог. И действительно она поцеловала в лоб на глазах у всех страшно смущенного Пушкарева.
— За что это? — почти испуганно спросил он.
— Просто так. Нигде, кажется, не сказано, что педагог не имеет права поцеловать своего ученика!
— Понял, да? — крикнула Коробову Галя Мартынцева и передразнила: — «Экспертиза, экспертиза»… Виолетта Львовна, мы составим ответ и дадим вам проверить ошибки!
— Ну что ж… Только следите за временами и артиклями! — благословила их Виолетта Львовна, обводя класс влажными глазами детской голубизны.
Уроки кончились. Классные журналы водружаются на место в соответствующие прорези фанерного шкафа.
— Коси, коса, пока роса! Роса долой — и мы домой, — сказал похожий на Илью Репина учитель ботаники Николай Николаевич.
— Людмила Степановна, — остановила директриса учительницу комсомольского возраста. — Во-первых, с обновкой вас… — Речь шла о туфельках.
— Нравятся?
— Прелесть! Но жалко такие на каждый день, и ноги уставать будут.
— Нина Максимовна, но я больше нигде не бываю! Куда их надевать-то?
— А у вас теперь есть с кем пойти в театр, в консерваторию… — Нина Максимовна легонечко провоцировала Виталия.
Тот покосился на туфельки, перевел взгляд выше и не подхватил директорской инициативы, отмолчался.
— Мне, слава богу, есть с кем пойти, только вот когда? — парировала Людмила Степановна. — «Драмкружок, кружок по фото…»
— «А мне еще и петь охота», — вставил Николай Николаевич.
— Кстати, Людочка, а как наш вечер? Срок приближается, два раза откладывали, больше нельзя…
— Что вы, Нина Максимовна, я все помню! У меня идея такая: без обычного длинного доклада обойтись, все равно слушать не будут… Сделаем оригинальнее: каждый из тех, у него неплохо подвешен язык, возьмет на себя один континент. Понимаете? Обзор политических событий на одном континенте; даже не всех, а только, знаете, с интригой, сюжетом… И даже с «детективинкой», если удастся, — быстро и убежденно говорила она. — Скажем, Зоя Григорьевна возьмет Европу…
— Помилуйте, Людмила Степановна! — возмущается та. Она уже стояла в дверях и ждала паузы, чтобы попрощаться, и вдруг — такой поворот! — Всю Европу — мне одной?
— Ну хорошо, хорошо, только Восточную. Тогда Западную возьмет на
