с независимым видом прогуливается Андрюша Коробов. Вот вышел из машины и прошел в гостиницу толстый иностранец с дамой. Андрюша устремляет ему навстречу свою сияющую улыбку, но тот, кроме своей дамы, решительно ничего не замечает. Андрюша отодвигается подальше. Из гостиницы неторопливо выходит группа финнов — светловолосых, с непокрытыми головами. Они замечают Андрюшу сразу — кажется, они даже знали, что увидят его здесь. Один из финнов, подойдя к своему автобусу, взмахом руки приглашает мальчика следовать за ним, открывает дверцу, но Андрюша, мило улыбаясь, пожимает плечами, дескать, с удовольствием сопровождал бы вас, но не могу — занят. Финны садятся в автобус. Андрей следит за ними и, вероятно, колеблется: может, все-таки принять приглашение?
Но в это время из гостиницы выходит высокий красивый негр. Андрей одним скачком оказывается возле него.
— Реасе, friendship! [18] — приветливо говорит Андрюша. Негр с интересом прислушивается.
— Oh, mon petit! — восклицает он. — Му English is bad… Est-ce que tu parles français, toi? [19]
…Языкового контакта не получается: негр предлагает французский. Андрей отважно говорит «бонжур» и исчерпывает свой запас французских слов наполовину. Но негр доволен и без того. Андрей знает: надо ковать железо, пока горячо. Он отцепляет от своего свитера значок с надписью «Кижи» и вручает негру.
— Glad to meet you, — толкует он, — it is for you… [20]
Негр, улыбаясь, силится понять. Видимо, сейчас Андрюша получил бы массу всяких ценностей, но со стороны соседнего сквера раздается торжествующий вопль:
— Андрюха!
Это Гродненский. Он летит сюда и кричит: «Андрюха, ты где был?!» Андрей отворачивается, словно это относится не к нему, зато негр с интересом смотрит на Гродненского. Хорошо еще, что внимание Гродненского отвлек вставший между ними лимузин, но время уже упущено: негру надо ехать. Быстро сует он руку в карман, быстро протягивает Андрюше какие-то мелкие вещи, быстро садится в эту машину. И она, искусно обойдя Гродненского, который разглядывает марку на капоте, уезжает.
— Это «ситроен», Андрюх! «Ситроен», зуб даю! — подскакивает он, и тут Андрюша с размаху дает ему по уху.
— Я тебе дам «ситроен»! Горилла, мумия египетская! — кричит Андрей остервенело. — Все испортил!
— Что испортил-то? — не понимает Гродненский, а подойти боится.
— Все! У меня тут, может, задание… А он со своим «ситроеном»!
И Андрей идет к скверу, рассматривая по дороге свою добычу. Там один значок в виде Эйфелевой башни, французская монетка и еще один значок, совсем маленький. Глаза Андрея загораются.
— Фантомас, кажется…
А Гродненский плетется сзади. Он ошарашен отпором друга.
— Андрюх, ну какое задание? Ну скажи!
— А это видел? — Друг показывает ему кукиш. — Думаешь, я уже забыл, как ты Пушкареву пятки лизал?
— А теперь я ему покажу! Мы все покажем…
— Ты на всех не вали, ты за себя отвечай. Скажи громко: «Я лопоухий бобик, безмозглый рахит и макака».
— Ты что? — пугается Гродненский, нервно усмехаясь и пятясь. — Ты, знаешь, не очень-то…
Но Андрей куражится не на шутку. Взгляд его ясен и неумолим.
— А не скажешь — катись отсюда на все четыре, понял? К своему дорогому Ленечке. Вас небось мистер Грифитс заждался: когда ж это шестой «Б» высадит десант и спасет его?
Смеясь, Андрей сел на скамейку, задрал ногу на ногу и разглядывает значок с зеленым лицом Фантомаса. Он ждет. Гродненский, внутренне содрогаясь, сопит носом.
— Ну кончай, Андрюх, — просит он.
— А я только начал. С предателями по-другому нельзя. Ну? Скажешь? Тогда Эйфелеву башню дам, у меня таких двенадцать.
На веснушчатой физиономии Гродненского написано изнеможение. Он озирается, шмыгает носом и быстро говорит:
— Ну ладно, я лопоухий бобик.
— Правильно. Дальше.
— Ну, макака… — нагибает Гродненский свою грешную рыжую голову, чтобы не показать слез.
— Кто макака?
— Я…
— Дикция у тебя плохая. Ну ладно, утрись, — смягчается Андрей.
А Леня Пушкарев сидит в это время на том бульваре, где проходит внешкольная жизнь шестого «Б», и хмуро, по обязанности рассказывает Ванечке обещанную сказку. Братья по очереди кусают огромный брикет мороженого.
— Ну попробуй только, говорит Иван-царевич, я тебе так, говорит, врежу — своих не узнаешь. Дал ему в поддых — он и улетел. А Иван-царевич вскочил на коня и был таков.
— Уехал?
— Ну да. Ускакал. Приехал к этой своей… Василисе Прекрасной. И стали они жить-поживать да добра наживать.
— А сыночек? Лень! А сыночек Ванечка?
— Ну и родился у них сыночек Ванечка. Это само собой.
— Это я, да?
— Ты, ты.
— В прошлый раз ты лучше рассказывал, — недоволен Ваня. Пауза, заполненная мороженым, длится недолго.
— Леня, а ты дашь в поддых Павлику Свищеву?
— Это за что?
— А чтобы он не смеялся. А то он меня дразнит левшой-лапшой!
— Ну-ну? Ладно, я ему…
Леня осекся, потому что по бульвару прямо на них понуро бредет Галка. Сначала она не замечает Лени, потом делает вид, что не замечает. Но тут взгляд ее падает на Ваню — любопытство пересиливает, и Галка с самой холодной миной, на какую она способна, все-таки подходит к скамейке.
Леня с трудом переводит дыхание: только этой встречи ему сейчас не хватало.
— Пушкарев, почему с тобой все время этот ребенок? — сурово спрашивает Галка. — Это чей ребенок?
— А тебя как зовут? — протягивая руку, дружелюбно говорит Ваня. — Меня — Ваня Пушкарев.
— Меня — Галя, — смягчается Галка. — Пушкарев, у тебя разве есть брат?
— Есть брат, — спешит доложить Ваня. — Это я брат. Отцов сын Ваня.
Леня дергает его за руку.
— Почему отцов, — удивляется Галя. — У вас же есть мама?
— Есть, — выскакивает опять Ваня. — У нас две мамы. А папа у нас один…
Галка начинает понимать. А Леня вздыхает почти с облегчением: худшее произошло, чего уж теперь бояться?
— Ваня, а домой тебе не пора? — строго спрашивает он.
— Не пора, не пора, — замотал головой Ванечка. — Лень, а в кино про Кощея все по-другому! Там сперва надо секрет угадать, что его смерть лежит на черном дереве в гадючьем яйце.
Галка смеется. Усмехается и Леня. Ему неловко заниматься при ней такой чепухой. Особенно теперь, после его вчерашнего позора.
— Да брось ты, не было этого! — говорит Леня.
— Я сам видел! — распаляется Ванечка.
— Мало ли что! Это же сказочка… — Леня как-то потемнел лицом. — Ты разве веришь, что ковер-самолет по правде летает? Без мотора это ж не самолет, а портянка…
— Не летает?
— Конечно нет! А этот… князь Гвидон? Помнишь, как лебедь его побрызгала водой, и — пожалуйста! –
Тут он в точку уменьшился,
Комаром оборотился,
Полетел и запищал…
