путем составления уравнений, детских решений не приму… Да, кстати, в субботу я обещал взять у вас тетрадки и забыл. Сегодня не забуду, не надейтесь.
И он демонстративно делает узелок на носовом платке.
Шестой «Б», несколько испуганный последним сообщением учителя, начинает трудиться…
Интересный метод работы у близнецов Козловских: они меняются тетрадками и решают варианты друг друга.
Галка Мартынцева бросает короткие тревожные взгляды на Тамару, у которой дело не ладится. Тамара прокусила шариковую ручку до самого стержня, теперь ее губы и зубы — лиловые. Галка не выдерживает: быстро набрасывает на чистом листе ход решения Тамариной задачи и кладет листок перед подругой. Та благодарит царственным движением головы.
Андрюша Коробов рисует на листке мрачных типов с квадратными подбородками. Его толкают сзади в спину. Не глядя, он протягивает руку назад и берет листок с решением. Похоже, что листок этот прошел долгий путь под партами и вырван из образцовой тетради Ани Забелиной.
За Гродненским, который занят чем угодно, только не задачами, сидит Пушкарев. Он заткнул пальцами уши, он приказывает себе не думать ни о чем, кроме задачи № 302:
«Два велосипедиста ехали навстречу друг другу…»
Все против него! Все как один… Что ему остается? Вобрать голову в плечи, стать незаметным, уйти со своими переживаниями под твердый, как у черепахи, панцирь… и думать про двух велосипедистов! «Один из них ехал со скоростью…» Да! Если надо ходить в школу, то не ради какой-то несбыточной дружбы и липовых «интересных дел», а только ради учебы. Тут отец прав. Задачи решать — тоже, в конце концов, не так скучно.
Леня за партой один. Его прежняя соседка Забелина сегодня сидит сзади. Она уже кончила свою задачу и переписывает ее в тетрадь ровным почерком отличницы.
Братья Козловские, решив варианты друг друга, быстро молча переглядываются и обмениваются тетрадками.
Андрей Коробов невозмутимо, медленно и небрежно переписывает присланную ему шпаргалку.
Виталий, закинув ногу на ногу и покачиваясь на стуле, читает. Эта импровизированная контрольная дала ему полчаса тишины — можно во время практики заняться теорией: надо освободиться от этого «хвоста».
Леня пишет крупными буквами: «ОТВЕТ».
И в эту самую секунду сидящий впереди Гродненский делает неуловимое движение плечом. Неведомо откуда возникшая на Лёниной парте открытая бутылка с клеем опрокидывается — и по Лёниной тетради ползет густая желтая масса. В одну секунду вся тетрадь запачкана, изгажена, опозорена…
Леня поднимает глаза и, секунду помедлив, вцепляется в рыжие вихры Гродненского. Оба тяжело сопят.
Виталий поспешил к месту происшествия:
— Встать! В чем дело?
Но объяснения не нужны: он видит безнадежно испорченную тетрадь.
— Откуда здесь взялся клей? — спрашивает Виталий, растащив дуэлянтов в стороны. — Пушкарев, это твой клей?
— Нет, не мой, — глухо отвечает Леня.
— Гродненский, твой?
— Да нет же, Виталь Палыч! Чего он полез?! Я сижу, решаю, а он вдруг на меня…
— Кто принес в класс клей?
Класс молчит.
— Что происходит? За что… здесь… травят… человека?
Нет ответа. На выручку классу и учителю как раз поспевает звонок.
— Это что — продолжение той «Американской трагедии»? А не хватит?
Леню доконали: он уткнулся лицом в парту и разрыдался. Числитель морщится, стоя над ним; он растерян, в его голосе тоска:
— Вы хотите, я вижу, всю эту волынку… с родительским собранием, с директором? Хотите? Ну так я вам устрою!
Не те слова, явно не те, он это чувствует. Со стенки на него иронически щурится А. С. Макаренко, с веселым ожиданием глядит Аркадий Гайдар.
— На дом возьмите те же задачки, только наоборот: кто решал первый вариант — решайте второй, а кто второй — тот первый, — неуклюже выразился очумевший Числитель и вышел из класса.
Аленка Родионова прыснула:
— Тетрадки-то опять не взял! А сказал — контрольная…
— Может, догнать, напомнить? — сострил Коробов.
Хохот.
Кое-кто хотел уже выйти в коридор, но к двери вдруг бросилась Галка Мартынцева.
— Погодите! — кричит она, никого не выпуская. — Я предлагаю: пускай Пушкарев объяснит, зачем он все это придумал… с письмом, с Америкой… Правильно? Может, у него есть оправдание?
— Да он опять наврет! — ни секунды не сомневается Тамара. — «Отцов сын»!
Пушкарев поднимает мокрое пылающее лицо и срывается с места.
— Пусти! — кричит он Галке, которая заслоняет дверь.
— Не пущу! Если не скажешь, тебе все равно будет доставаться! Я для твоей же поль…
Она не успевает договорить: ее отбрасывает в сторону резкое движение Пушкарева. Он пулей выскакивает в коридор.
Шарахаются взрослые и дети: он бежит, как слепой безумец, он готов сбить с ног кого угодно, он опасен сейчас…
Виталий сидит в школьном буфете. Перед ним сосиски, кефир и все тот же учебник «Педагогика».
— Не помешаю? — спрашивает неслышно возникшая Виолетта Львовна.
Приходится придвинуть ей стул, сделать учтивое лицо и ловить себя на странном чувстве подотчетности и вины перед этой женщиной… Она села, помешивает ложечкой чай. Взглянула на переплет учебника:
— Вы уже добрались до понятия «педагогический такт»?
— А что?
— Да так… У вас от кефира усы, сотрите.
Он повиновался.
— Вы, оказывается, читали «Американскую трагедию» Драйзера? Похвально.
Виолетта Львовна была иронична и задумчива сегодня.
— А вы в курсе дела? Виолетта Львовна, да ведь это чепуховина какая-то! Я запутался. Этот мой катехизис советов по таким вопросам не дает, а вас рядом не было… Вот я смотрю предметный указатель: что тут сказано о вранье? «Воспитательная работа», «Всеобщее обучение», «Врач школьный», «Всестороннее развитие личности»… А «вранья» нет — и неизвестно, как быть. Может, на «эф»? Нет, «фантазии» тоже нет.
Виолетта Львовна сказала:
— Закройте это. Вы бы лучше Пушкина вспомнили, у него есть золотая строчка: «Над вымыслом слезами обольюсь…» Слезами — стало быть, это серьезно и возвышенно! Да, фантазия, да, игра, не более того. Но она родилась из наших сегодняшних тревог, она летела на помощь кому-то, ее не страшили расстояния и границы… А разбилась она о вашу насмешку!
— Так я ж не знал! Я не придал значения…
— Вот-вот, я об этом и говорю. Посмеяться проще всего, посмеяться я тоже могла. В этом пушкаревском сочинении больше семидесяти ошибок, и каких! И смех и грех… Но когда есть во имя чего, их можно не заметить. Не-ет, это не педагогический промах…
— А что?
— Это вы какую-то заслонку поставили между собой и детьми, потому и не дошло до вас. Вы ж тут временно, вам бы только зачет — с какой же стати придавать значение всяким сказкам?!
Виталий увидел пороховую вспышку гнева в этих невыцветших младенчески голубых глазах. И
