контроля. Расхлебывайте сами, господа. Оттилия, ты ошиблась: насморк мой вовсе не от персиков… это аллергия на их ботанику чудесную. Ты вообще понимала меня превратно и узко. Хотя и старалась. Я не любил тебя, счастливо оставаться.
Канцлер накрыл свое лицо носовым платком, отвернулся от всех и выстрелил в себя, — кажется, в рот. Косо, мешковато упал.
Оттилия не закричала. Ее резюме прозвучало хрипло, почти как вороний грай:
— Ну вот и все. Каков романтик! Он не любил меня! Всю жизнь был зануда, а под конец насмешил! Поможет мне кто-нибудь? Дворецкий, черт побери! Марселла!
— Марселла — вот она… отслужила, — напомнил Желтоплюш.
Чтобы справиться без мужчин, занятых только Марселлой, Крадус закатал тело Канцлера в ковер и волоком потащил прочь из Дубового зала. Удалилась с ним и Оттилия.
Из последних сил, тихо-тихо обращалась Марселла к Альбине:
— Ваше Высочество… Принцесса… Простите, что зову… что лезу куда не звали… зачем вы так? Поэты, Альбиночка, они… их, в общем, надо беречь.
— Если он простит… если я еще нужна ему… Разве не поздно?
— О чем вы? — вмешался сам Патрик в их разговор. — Марселла, зачем тратишь силы, нельзя тебе!
— Мне… можно уже. Теперь бы… знаете что?
— Что? Что? Говори! Сделаю что угодно…
— Еще бы чуть приподняться… и — песенку.
Устраивая ее повыше вдвоем с Мартой, Альбина поразилась:
— Сейчас? Петь?
— А когда же? Раньше он… не мог петь… Потом я… не смогу… послушать…
Вбежал заплаканный Пенапью:
— Ваш врач, сказали мне, уехал к нам… в Пенагонию! Насовсем… А нам не нужны такие! — крикнул он надсадно. — Которых надо срочно, а их нет!
И он, не веря глазам своим, увидел гитару в руках Патрика.
Песня, спетая для Марселлы, была такая:
Обида на судьбу
Бывает безутешна:
За что карает нас
Ее слепая плеть?!
Не покидай меня,
Заступница Надежда,
Покамест ты со мной,
Возможно уцелеть.
Бывает, тьма царит,
И власть ее безбрежна…
А свет — он только там,
Где улыбнулась ты!
Не покидай меня,
Любимица Надежда,
Не прячь под капюшон
Прекрасные черты!
Победа доброты
Не так уж неизбежна:
Ей мало наших клятв,
Ей много надо сил!..
Не покидай меня,
Волшебница Надежда,
Я так еще тебя
Ни разу не просил! [40]
…Несомая гроздью воздушных шаров, плыла над Абидонским королевством кукла Поэта. Оставаясь трогательной, она не казалась нелепой, нет. Это было в рассветный час, и поэтому краски неба были патетичны (слово не всем понятное, но черт с ним. Можно проще: радуга на небе была, красиво было!).
Никому из наблюдателей не было заметно ниточки-веревочки, способной заземлить Поэта…
Медовый месяц Золушки
Сказочная повесть
Глава первая. Про тех двоих, без которых событий, известных всем на свете, не случилось бы…
Про нее и напоминать-то людям нелепо. Ее, кажется, знают даже дикари. В пять лет или в одиннадцать все и каждый роняли слезу над ее обидами, над неоцененными сокровищами ее души… Весь христианский мир любит ее за доброту, за скромность, за незлопамятный и неунывающий нрав! И каждый радовался лично, когда эти прелести отмыли от сажи и подали наконец в достойном обрамлении. И когда сам Принц пришел от нее в любовный восторг! Вообще, все кончилось здорово — свадьбой, счастьем, весельем, полной победой справедливости… Так?
Но ведь кто-то помог такой торжествующей развязке? Кто-то же поспособствовал?.. Многие даже помнят — кто именно.
* * *
Они были далеко от Пухоперонии — Фея и мальчик, ее паж, ее ученик. Но им упорно думалось о той стране, о событиях, недавно приключившихся там. Думали они про это по-разному: Госпожа — с теплой улыбкой, с надеждой на все хорошее. А Жан-Поль (так звали мальчика) — с горечью, которая глоталась все хуже, все труднее… Это уже напоминало горловую боль при ангине…
Кое-что о редкой профессии
Видела его Госпожа, что с ним творится. Она вообще видела и знала про людей больше, чем им хотелось бы. Оттого и начался у них с Жан-Полем тот неприятный утренний разговор за завтраком.
— Ты все дуешься на меня? По-твоему, я должна была задержать свадьбу в Пухоперонии?
— Ничего я такого не думаю. Вам виднее, — буркнул он, не поднимая глаз.
— Ну-ну-ну… со мной же глупо лукавить. Ты оказался ревнивцем, вот что я скажу тебе! — заключила она с ласковой насмешкой. Судите сами, что в таких насмешках важнее: то, что — ласковые? Или то, что они все-таки — насмешки?
После такого завтрака ничуть не странно, что ему желательно было побыть одному. Жан-Поль отпросился погулять по столице Мухляндии — так называлась страна, в которую занесло их нелегкое ремесло чародеев… Тут мы вздохнем заодно: до чего же легковесно и как туманно представляют себе люди эту профессию! Но пусть, пусть заблуждаются, не всегда стоит выводить людей из их приятных заблуждений…
Разумеется, профессию «волшебники» нельзя было указывать в гостиничной книге регистрации постояльцев: это поняли бы как неудачную шутку. Могло и похуже быть: если бы поверили и стали одолевать их толпы нуждающихся в чуде. Нуждающихся жадно и срочно!.. Кидались бы в ноги, хватали бы за края одежды, лезли бы в двери и окна, демонстрируя увечья свои… Пришлось бы разглядывать и оценивать действительные, но также и фальшивые следы каких-то всепожирающих бедствий! Решать, кто более непереносимо страдает (от такой задачи, знаете ли, и волшебник свихнется!)… Послушать такого жалобщика — ну просто погибнет он без их искусства, завтра же! А посули ему помощь, волшебное вмешательство в его жизнь — человек тут же расслабится, сложит руки — и таких будут тысячи! Нет-нет, невозможны для этих двоих правдивые сведения о себе, откровенность придавила бы их! И когда их вписывали в ту книгу, Госпожа сказала: «Музыканты. Театральные музыканты из Фармазонии…» Никто не проверял, так и записали.
Гостиница попалась им далеко не лучшая: раньше они останавливались в номерах попросторнее и побогаче. Но оба они не придавали значения таким пустякам: главное — чтобы постояльцев и шума от них было поменьше, чтобы не мешали думать и мечтать, склоняясь над старинными волшебными книгами… И еще — чтоб кровати были без клопов.
Надо заметить, никакое чародейство не помогало избавиться от этих гнусных насекомых — хоть смейся, хоть плачь! Целиком превратить какой-нибудь грязный постоялый двор в
