Нет уж, надо найти местечко поукромнее.
Еще чуть-чуть — и один из пекарей появится на складе: Джоди слышала его шаги и голос. Она принялась лихорадочно озираться и заметила, что одна из потолочных плиток немного отстает. Вскочив на стеллаж с мешками, Джоди приподняла плитку. Потолок оказался подвесным, между ним и перекрытием оставалось достаточно места. Да будут благословенны старые постройки! Джоди уцепилась за водопроводную трубу под перекрытием, подтянулась, обхватила трубу ногами и легким толчком уложила плитку на место. Все вместе заняло у нее не больше двух секунд.
Пекарь прошел как раз под ней, взвалил на спину мешок и удалился. Правильно она сделала, что не спряталась внизу.
Джоди посмотрела на часы. Оставалось меньше минуты. Во мрак уходили еще четыре трубы (чуть теплые, иначе она не заметила бы их в темноте), одна параллельно другой. Диаметр каждой сантиметров пять, уложены они были на частые массивные скобы, торчащие из перекрытия. Опора надежная.
Джоди взгромоздилась на трубы, сложила куртку, бросила себе под голову и вытянулась. Если даже нога соскользнет, тело не потеряет опору. Забытье пришло, когда Джоди старалась пропихнуть ступню в щель между трубами.
Она не учла только, что в такую рань горячей водой никто не пользуется и трубы успели остыть. Когда жильцы проснулись, температура воды поднялась, и значительно. Весь день Джоди варилась в собственном соку. Куртка защитила ей лицо и туловище, но вот ноги в джинсах пострадали здорово.
Джоди скрипит зубами и топает из посудомоечной в пекарню. Сейчас помещение пусто, ведь пекари работают ночью и ранним утром. На закате, кроме посудомойщика, в булочной, наверное, никого.
Опять склад.
Дверь на улицу. Аллея. С перекрестка хорошо виден вход как в старую квартиру, так и в новую. Соглядатаев, похоже, нет. Это хорошо. В новой квартире горит свет.
Джоди ковыляет к двери парадного. Каждый шаг отзывается в ней мучительной болью.
У самого входа Джоди замирает и «изготавливается», по ее собственному определению. Она ведь в состоянии слышать даже формы предметов, если сосредоточится. В квартире кто-то есть — доносится негромкая музыка в стиле «индастриал» и шорох. Кто-то танцует — и не великан собой. Это девчонка — Эбби-Натуралка.
Где же, черт его дери, Томми? Куда он успел намылиться — и пяти минут не прошло, как зашло солнце?
Джоди стучит. Ритм движений наверху не меняется. Джоди колотит в металлическую дверь. Никакой реакции.
Блин, соплюха нацепила наушники и ни хрена не слышит.
По телу Джоди пробегает дрожь. Не от холода, просто в ней поднимается ярость. Тело требует пищи, чтобы залечить ожоги.
Доселе Джоди проделывала это всего раз и не уверена, получится ли у нее. Но как еще попасть в квартиру, не ломать же бронированную дверь? Джоди собирается с силами — как ее научил старый вампир — и сама видит, как контуры ее расплываются. Красавица превращается в туман.
Моне разгримирован, он уже не статуя. Теперь у него другая роль — окольцованного распальцованного отмороженного крутого рэпера-пахана, жаждущего мести и готового на все. В середине дня он не выдержал, плюнул на деньги и уполз в свое логово — снять грим и зализать раны. Его сегодня опустили — какой удар по самолюбию! Но ничего, позовет корешей, Пи-Джея и Флая, и вместе они разберутся с бронзовым мудилой — если только статуй еще на месте и не смылся по-тихому.
— При волыне? — спрашивает Флай, поправляя бандану.
У него «хонда-сивик» десятилетней давности. Прибамбасы стоят дороже, чем сама машина. Зато блестит.
— А? — не понимает Моне.
— Оружие взял? — вопрошает Флай хорошо поставленным актерским голосом.
Прямо Королевская Шекспировская труппа.
— А то. — Моне вытаскивает из барсетки небольшой пистолет (настоящий «Глок»!) и демонстрирует Флаю.
— Спрячь наган, черножопый, — подает с заднего сиденья голос Пи-Джей.
На нем комбинезон водителя компании «Фет Фарм», размера на четыре больше, чем надо.
— Как скажешь. — Моне послушно запихивает оружие обратно в барсетку.
Пистолет он взял напрокат в Хантерс-Пойнте у настоящего бандита — с условием, что через два часа вернет, а то ему насчитают еще двадцать пять баксов.
Гангстер также заставил Моне поклясться, что фирменных цветов банды актер использовать не будет. Пи-Джею пришлось лезть в сеть и выяснять в «Гугле», какие у разных банд отличительные цвета. Остановились на оранжевых банданах. О своих правах на этот цвет ни одна группировка вроде не заявляла.
— «Убийцы-дорожники не берут заложников» — погоняло что надо, — предлагает Моне.
— Ты че? «Головорезы-ребятки из апельсинной палатки», в натуре, — не соглашается Флай.
— Ща разберемся. — Глядя на жесты Пи-Джея, можно подумать, что он глухонемой.
— «Рыбки золотые — молодчики лихие».
— Слышь, лох, до того глупо, что даже и не заметно, — высказывается Моне.
— Пойдет? — интересуется Флай.
— Ты лучше войди в образ, лох.
Актер из Флая никакой. Да и из остальных какие бандиты? Пожалуй, следовало нанять настоящих гангстеров. А то Пи-Джей еще запутается в своих необъятных штанах и испортит все представление.
— Приехали, — констатирует Флай, выкатывается на тротуар Эмбаркадеро и подъезжает прямо к зданию паромной переправы.
— Это он?
— Он самый, — отвечает Моне.
На набережной ни души. А конкурент стоит себе не шевелится.
— Запомните, — просвещает приятелей Флай, — идите шагом. Не торопитесь. Просто шагайте, будто все время на свете ваше.
— Да, да, да, — оживленно произносит Моне.
Они с Пи-Джеем выходят из машины и вразвалочку направляются к бронзовой фигуре.
Вот ведь зараза. И не шелохнется.
У самой статуи Моне достает пистолет.
Бам-м-м!
Пуля со звоном ударяется о бронзовый лоб.
— Ух ты, — удивляется Пи-Джей.
— Мудила-то и вправду памятник.
Моне трижды стучит по бронзе. Слышится звон.
— Да уж.
— Гляди-ка, у него денег — полные шлепанцы.
— Так забери их, болван, — толкает приятеля Моне.
— Ты не очень тут. Мне статуй ничего плохого не сделал. В отличие от тебя.
— Замолкни, — злится Моне.
Пи-Джей пригоршнями выгребает деньги из пластиковых стаканов и рассовывает по карманам.
— В натуре, — говорит Моне.
— Давай-ка дотащим голубчика до машины.
Пи-Джей подставляет плечо и пытается приподнять изваяние. Моне прячет пистолет в карман и заходит с другой стороны. Статую они передвигают на метр-полтора, не больше. Все, пора перевести дух.
— Тяжелый, параша, — выдыхает Пи-Джей.
— Тащите, ребята! Подать его сюда! — орет Флай, высунувшись из машины. Совсем вышел из образа.
— Твою мать! — Моне ужасно стыдно.
Вся затея обернулась какой-то дурацкой стороной.
А за прокат пушки он зря, что ли, платил?
Моне вытаскивает пистолет и стреляет в истукана.
— Блин, — дергается Пи-Джей. — Совсем крыша поехала?
— Скот сам напросил…
— Речь Моне вдруг обрывается не полуслове.
Пи-Джей оглядывается. Из отверстия на теле статуи выплывает струйка дыма и сгущается в руку, каковая и хватает Моне за горло. Пи-Джей бросается бежать, но что-то цапает его за капюшон комбинезона и резко дергает назад. Слышны кашель и хрип. Шею Пи-Джея пронзает боль, и голова делается легкая-легкая.
Последнее, что он видит, это Флай, исчезающий в недрах «хонды».
Исторические записки Эбби-Натуралки,
новообращенной услужающей Порождений ночи
На колени, жалкие смертные, мелочь пузатая! Да ослепит вас моя благородная чернота! Я ваша повелительница, дневнюки, ваша царица, ваша богиня! Я сопричислилась! Я — Эбигейл фон Натгарлих — носферату! Так-то, шушера!
Или типа того.
ОГ! Было так круто — типа кончить два раза подряд, когда рот полон леденцов и колы. Я была в мансарде, в ушах — наушники, на «эмпетришнике» — последний альбом «Dead can Dub» — «Death Boots Badonka Mix». В кафешке скачала. Трансцендентально! Приход! Меня закинуло в древний римский храм, где каждый гнулся в ледяном сладострастном танце. Некоторые па мне нужно подработать — и я вскочила на кресло и дала себе волю.
(Жду не дождусь, когда смогу подрыгаться с Джаредом под этот новый диск. Он прямо кайф ловит, как я двигаюсь. Я люблю танцевать с гомиками. Если они от тебя торчат, можешь спокойно считать, что это комплимент, а не программа действий. Джаред говорит, если бы я была парнем, он бы хромосомы хавал только у меня. Он такой милый иногда.)
И тут из-под двери в комнату поплыл дым.
Вынимаю из уха один наушник и говорю:
— Ну ни фига себе, на лестнице пожар. Черного входа-то нет. Закоптишься вся, пока выберешься.
Тут дым встает столбом, а у столба вырастают руки и ноги. Стремглав мчусь в ванную и запираюсь. И не потому что испугалась — я холодна и невозмутима. Просто когда типа блюешь и некому тебя подержать за волосы и утешить, что это все из-за дури и сейчас пройдет, лучше запереться где-нибудь и постараться оценить положение.
