подняли с постели ночью. Пропала дочь предкомитета Резникова, и к этому делу подключили сотрудников УББ. Очередная московская трагедия. Очередная жертва преступного беспредела, захлестнувшего страну.
Свету нашли днем, в лесополосе за Окружной дорогой. Убийца не счел нужным даже попытаться замести следы, спрятать труп. Оставил его на самом видном месте, будто бросая вызов и государству, и всем людям — вот он я, вот мой след.
Казалось, Артемьев должен был привыкнуть за долгие годы ко всему. Он старался относиться к тому, что видел, философски — мол, разные бывают времена, бывали и хуже, нечего распускать нюни, надо работать. Но что-то с этим аутотренингом не получилось. Не мог привыкнуть. И когда увидел труп девушки, то голову его привычно будто сдавило обручем, внутри все подвело. Непоправимость случившегося, непотребство самого действа — убийства молодой девчушки, у которой все еще было впереди, и жизнь которой перечеркнул какой-то мерзавец, — как можно свыкнуться с этим? Артемьев сжал кулаки и еще раз подумал о том, что сомнения в правильности избранного им пути, иногда посещавшие его, просто смешны. Он прав. Ядовитых скорпионов нужно давить. И он будет их давить, пока есть силы и пока еще бьется в его жилах горячая кровь потомственных казаков Артемьевых.
Артемьеву поручили сообщить Резникову о том, что его дочь нашли. Одна из самых тяжелых обязанностей милицейской работы. Артемьев не перекладывал подобные обязанности на своих подчиненных — не привык малодушно прятаться за чужие спины. Узнав по телефону у секретарши, когда закончится заседание комитета, он подъехал к указанному времени на Старую площадь. Пришлось прождать в машине еще почти час, пока из бывшего здания ЦК не вышел невысокий, в потертом свитере — не по теплой погоде, — в больших очках седой человек, похожий на просидевшего всю жизнь на одном и том же рабочем месте младшего научного сотрудника из «почтового ящика».
— Семен Борисович? — спросил Артемьев, подходя к «научному сотруднику».
— Да, — растерянно произнес он. — Чем обязан?
— Подполковник милиции Артемьев.
Резников с мольбой в глазах посмотрел на Артемьева. Он будто бы просил — пожалуйста, не говори мне ничего плохого. Не приноси никаких вестей. Исчезни.
— Насчет Светы? — с трудом выдавил он.
— Боюсь, ничем не смогу вас утешить.
— Она… Нашли?
— Да.
— Жива?
Нет.
Резников качнулся. Артемьеву показалось, что писатель сейчас рухнет на землю, и он поддержал его за локоть. Но Резников резко отвел руку и посмотрел на него почти с ненавистью. Артемьев привык к подобным взглядам. Гонцов с плохими вестями ненавидят. Раньше, бывало, их казнили.
— Это ошибка, — прошептал Резников.
— Увы, никакой ошибки, — покачал головой Артемьев.
— Нет. Так не бывает. За что?
— Я вас довезу до дома.
— Да. Если не трудно.
Резников замер на заднем сиденье, уставившись куда-то в одну точку. Артемьев тронул «Волгу» с места.
Некоторое время ехали молча. Потом Резников спросил:
— Жена знает?
— Нет.
— Она умрет, — произнес Резников и замер, будто боясь неверным словом вызвать обвал.
Артемьев смотрел на сидящего на заднем сиденье человека. И вспоминал то, что ему пришлось повидать днем.
— Их найдут? — наконец спросил Резников.
— Убийц?
— Да.
— Убийца скорее всего был один.
— Кому это понадобилось? Кому?
— Похоже, мы знаем, кто это. У него уникальный, свой почерк. Он его не скрывает. Не таится. Артист в своем деле. И любит заявить о себе.
— Кто он?
— Рауль Фахитович Брызов. Особо опасный рецидивист.
— Брызов?!
— Кличка — Мертвяк. Должны помнить… — с трудом сдерживаясь, произнес Артемьев:
Резников вновь замер на сиденье..
А Артемьев переключил скорость, вжал педаль газа, и машина резко рванула вперед, будто подстегнутая злостью ее водителя. Артемьеву хотелось многое сказать. «Это ты, стервец, убил свою дочь» — так бы и швырнуть в лицо. Ведь именно Резников и его приятели выпустили из бутылки этого кровавого джинна — Мертвяка. Они не дали его в руки палачу. Равно как выпустили и многих других, подобных мертвяку. «У тебя самого руки в крови», — мог бы еще добавить Артемьев. Но он ничего не сказал. На заднем сиденье машины сейчас сидел не председатель Комитета по помилованиям, а всего-навсего раздавленный, несчастный человек, переживающий то, что не пожелаешь никакому врагу.
— Мертвяк, — еле слышно, прошептал Резников и дернул галстук на шее.
Мертвяк разложил на столе исчерченные разноцветными самописцами бумажные лёнты.
— Прекрасно, — качал он головой, делая отметки красным фломастером.
Чумной, скривившись, наблюдал за ним, расположившись на стуле и смоля одну «беломорину» за другой.
— Отлично, — кивнул в очередной раз Мертвяк и поставил на диаграмме жирный крест.
Мертвяк наслаждался этим занятием. Он вспоминал те времена, когда еще не был Мертвяком, а был физиологом, кандидатом наук Раулем Брызовым. Он закончил Ленинградский университет, пришел в лабораторию академического института. Он был молод, талантлив. Не имел ни друзей, ни особо близких знакомых. Ему никто не был нужен. Люди сторонились его, ощущая едва скрываемое, порой вырывающееся наружу злое неистовство. Девушкам обычно хватало одного свидания с ним, когда в самый сладостный момент они вдруг ощущали стискивавшие их горло железные пальцы партнера. Им казалось, что эти пальцы уже не разожмутся. Однажды они действительно не разжались, и жизнь Мертвяка круто изменилась. Но это было потом. А тогда…
Тогда он занимался тем, что привлекало его в работе физиолога — взвешивал на весах эмоции человека, пытался пощупать их.
Тогда лай-детекторы считались одним из происков империализма, поэтому тематика была сформулирована хитро, чтобы не придрались бдительные идеологи — «некоторые аспекты исследования стресса». Подобные разработки проводились и в других, впрочем немногочисленных, лабораториях, и в НИИ МВД.
Мертвяка больше всего интересовали волны страха и боли. Он с детства знал, что тот, кто владеет страхом другого человека, владеет и его душой. Уже позже, раздумывая о своей судьбе, познав восточную мудрость, он посчитал, что именно тогда начал реализовываться его «дао» — естественный путь. Почему-то считается, что цель «дао» — слияние с Великой Пустотой, с божественным началом, растворение в нем. «Черные погонщики» воспринимают это как пустые умствования. Истинный «дао» — путь силы, а путь этот — в овладении страхом.
Как и встарь, Мертвяк мерил чувства людей. Но теперь, пройдя длинный путь, он знал о них куда больше, чем пятнадцать лет назад, когда защищал диссертацию на эту тему.
— Хоть убей, не пойму, как это железо читает мысли, — развел руками Чумной.
— Железо? Мысли? — презрительно, будто неразумное животное разглядывая Чумного, произнес Мертвяк. — Мысли это железо не считывает. Оно питается эмоциями. В этих чернильных линиях — биение человеческих сердец, мечущийся по
