телефон и снова обратился к Кочетову: — Ты, Григорий Иванович, сходи к ней.
— Обязательно, товарищ полковник.
Чумак расстегнул верхние пуговицы кителя, вышел из-за стола и, подойдя к окну, распахнул его.
В комнату сразу ворвались рев моторов, сигналы автомашин, слитный говор пешеходов. Надсадно чирикал воробей, надежно укрывшись в густой листве растущего поблизости дерева, ветки которого немногим не дотянулись до окна.
Распевая «Нас утро встречает прохладой», прошел мимо отряд пионеров. От белых рубашек, красных галстуков и веселых детских лиц на залитой солнцем улице точно посветлело еще больше. Ярко блеснули в первых рядах, отливающие серебром, трубы и золотой наконечник древка развернутого знамени.
«Наверное, в лагерь отправляются, — провожая взглядом ребят, подумал полковник и, уловив далекий протяжный гудок, отметил: — Механический голос подает, вторая смена заступает...»
Город жил своей привычной, полнокровной, мирной жизнью, и мало кто знал в нем, как иногда дорого обходится покой и благополучие его граждан. Какие примеры самоотверженности, беззаветной преданности Родине проявляют те, остающиеся неизвестными герои, коим народ доверил заботу о своей безопасности.
Алексей Александрович вспомнил, в молодости ему всегда казалось обидным, что о подвигах летчиков, танкистов, артиллеристов сообщения печатаются на самом видном месте, композиторы песни слагают, писатели толстые романы пишут, — все это, конечно, правильно, страна заслуженно чтит своих лучших сыновей, — но о . тех, кто день и ночь на страже, принято скромно умалчивать. Их подвиги остаются государственной тайной. Только хорошо знакомые люди, и то не вдруг, и не всегда, заметят новую орденскую ленточку на кителе и потихоньку поздравят с успехом.
— Не в том суть, где и когда о нас говорить будут, — возразил тогда старый, седоусый комиссар, с которым Чумак поделился своими мыслями. — В груди того, кто в любую минуту готов сцепиться в смертельной схватке с врагом, отдать жизнь свою за радость и счастье других, должно неугасаемо пламенеть горячее сердце патриота. Оно тревожит, оно велит идти в бой за правду, за честь, за свободу народа, за мир на земле.
«Верно, конечно, — подумал Алексей Александрович. — И все же нелегко умирать, когда под безоблачным небом Родины льется веселая песня, и особенно, если тебе, как Алеше Рудницкому, совсем недавно минуло двадцать лет...»
Лицо Чумака посуровело.
С конца улицы, затихая, доносились голоса ребят:
Страна встает со славою
На встречу дня...
Полковник глубоко вздохнул нагретый солнцем воздух, медленно, будто с сожалением, плотно закрыл окно, задернул тяжелую штору и, не поворачиваясь, глухо произнес:
— Давайте этого мерзавца...
На столе зазвонил телефон.
Алексей Александрович жестом остановил направляющегося к двери Кочетова и быстро подошел к аппарату.
— Полковник Чумак слушает... Да, да, профессор, — с напряжением в голосе отозвался он и перенес телефонную трубку от одного уха к другому. — Очнулся? — вдруг радостно выкрикнул полковник и поманил к себе Кочетова, хотя тот стоял в трех шагах и, догадавшись, о ком шла речь, старался понять ее суть.
— Будет жить!.. Григорий Иванович, Алеша... лейтенант Рудницкий очнулся и будет жить, — произнес Чумак скороговоркой и продолжал, обращаясь к своему невидимому собеседнику: — Дорогой профессор, у меня нет слов, — голос его дрогнул. — В общем, спасибо, большое спасибо... Понимаю, но к делу вашей чести добавьте, пожалуйста, и нашу сердечную благодарность. Всего хорошего, будьте здоровы.
Чумак опустил трубку на рычаг одного телефона, тут же снял трубку с другого и набрал номер.
— Леночка?.. Все в порядке, дочка... Да, да. Звонил профессор. Алеша будет жить!.. Зачем же плакать? — растерянно проговорил он. — Это уж совсем ни к чему. Ты лучше поторопись успокоить... Повесила трубку... М-м да...
Джек Райт вошел в кабинет развязно, пренебрежительно улыбаясь. Однако то, что у него не было спокойно на душе, выдал пытливый взгляд, каким он скользнул по стенам комнаты, тяжелым шторам, задернутым на окнах, дивану, несгораемому шкафу, стоящему в углу. Он будто хотел проверить, а не притаился ли там кто-нибудь.
Заложив руки за спину, Райт остановился перед столом и, обращаясь к полковнику Чумаку, заявил:
— Не пытайтесь задавать мне вопросов, то, что я считаю нужным, я сам скажу. Я — корреспондент известной вам газеты, хотел заглянуть по ту сторону железного занавеса и увидеть там не картонные домики, подготовленные коммунистами для показа иностранцам, а неподдельную правду.
— Ну и как?
— К сожалению, сделать этого мне не удалось. При первой попытке раскрыть тщательно оберегаемую Советами тайну, меня схватили и привезли сюда. Но я не в претензии, служба есть служба. Поэтому, если меня немедленно освободят, даю слово джентльмена, никому и ничего не сообщу из того, что произошло. Откровенно говоря, мне самому невыгодно распространяться на тему о своих неудавшихся планах. Бизнес имеет свои законы!
— Всё? — терпеливо выслушав Райта, осведомился полковник.
— Я думаю, достаточно для того, чтобы мы поняли друг друга, — ответил Райт.
— Вполне, — с едва заметной усмешкой произнес полковник и спросил: — Ваше имя и фамилия?
— Они вам известны, но извольте — Гарри Макбриттен.
— Чем вы можете это доказать?
— Разве это нужно доказывать? — удивился Райт, но в тоне прозвучала тревога. — Мой паспорт в гостинице.
— Но чтобы передать его вам, нам следует убедиться в том, что вы тот, за которого себя выдаете.
— Пожалуйста, я готов для этого сделать всё.
— Отлично. Вы не успели спрятать паспорт и автоматическую ручку, вот они, — Чумак указал на стол, где аккуратно были разложены вещи, отобранные у Райта. — Документ удостоверяет, что владелец его — Павлюк Афанасий Трофимович, кстати, и одежда, которая на вас, принадлежит тому же лицу. Но вы утверждаете, что вы не Павлюк, а Гарри Макбриттен. Однако нам известно другое ваше имя. Как тут быть?
Бандит сделал вид, что последних слов не расслышал, хотя они сильно встревожили его.
— Чепуха, — отмахнулся он. — Одежду купил я на базаре, и мне неизвестно, какие документы хранил в кармане ее прошлый владелец.
— Но вы не станете отрицать, что на паспорт Павлюка наклеивали свою фотографию. Она ведь тоже найдена.
— Нет, не стану. Я, действительно, не знал, что находится в карманах, покупаемой мной одежды. Но когда я обнаружил там паспорт, то у меня, естественно, появилось желание воспользоваться им для целей, которые я
