поможете. Справедливость должна восторжествовать.
— Это верно, — согласился полковник и предложил: — Может быть, очную ставку?
— Пожалуйста, — охотно отозвался Джек Райт, которому все же казалось, что его дела не так уж плохи. Силу советской контрразведки он знал. И потому был убежден, что полковник, которого так и не смог разгадать, не верит ни одному его слову. Однако для серьезного обвинения этого было мало. Требовались доказательства, а их, надеялся Райт, следствию нелегко будет добыть. Баллон с бациллами, конечно, служил уликой. Но он цел. Преступление не совершено! Да и готовилось ли оно? Это ведь тоже нужно доказать суду. На каждый возможный вопрос Райт приготовил ответ и не один. Опровергнуть его заявления могли бы свидетели. Но их нет в живых! Колхозница в счет не шла. Ничего дурного он там не сделал. Гнался? Да. Девушка понравилась, хотел поцеловать!..
В Испании при схожем стечении обстоятельств, когда для обвинения Райта не хватало улик, следователь счел лучшим для благополучия своей карьеры вообще не заводить дела.
Здесь на это, конечно, не похоже, но голову вешать рано!..
Так тешил себя Джек Райт, уверенный в своей счастливой судьбе, пока майор куда-то выходил из кабинета, а полковник Чумак листал объемистое дело и перебрасывался короткими замечаниями с сидевшим в стороне Михаилом Тимофеевичем.
Прошло несколько минут, дверь снова распахнулась, и в кабинет, сопровождаемый майором Кочетовым, вбежал Томас Купер.
Он только вскользь глянул в сторону, где сидел Райт, и любезно поздоровался с полковниками.
— А с господином Макбриттеном почему вы не здороваетесь? — вежливо осведомился Чумак.
— С Макбриттен? — удивился руководитель делегации, недоуменно поглядел вокруг и приподнял плечи.— Я не видать Гарри.
— Да вот он, сидит у стены, — указал на Райта полковник.
— Это не Гарри, разочарованно возразил Купер.
Райт не выдержал. Он вскочил на ноги и широко распростер объятия:
— Томас, старина!
Купер отпрянул от него. Лицо иностранца вдруг побагровело. Он присмотрелся к Джеку, но обратился к полковнику:
— Гарри нет черный глаза.
— Он носил ложную роговицу, окрашенную в голубой цвет, — пояснил полковник Чумак и указал на лежавшие на столе линзочки. — Вот они. Волосы были покрашены в светлый тон.
Томас Купер поглядел на стол и, увидев рядом с линзами автоматическую ручку, узнал ее.
— Его ручка.
— Да. В нее вмонтирован баллон со смертоносными бациллами.
Припомнив, видимо, разговор о ручке, который произошел в гостинице с майором, Томас Купер с уважением поднял взгляд на его спокойное, мужественное лицо и затем повернулся к Райту.
— Это правда?
Джек предпочел лучшим уклониться от прямого ответа.
— Не знаю. Ручку мне подарили перед отъездом на вокзале. Кажется вы, Томас, при этом присутствовали и теперь, надеюсь, не откажетесь сообщить подробности, которые, вероятно, захотят узнать господа офицеры. От ваших слов, дорогой мой соотечественник, — продолжал он особо подчеркнуто, — сейчас очень многое зависит. Надеюсь, вы меня понимаете?
— Да, да...
С минуту руководитель иностранной профсоюзной делегации стоял, стиснув зубы, и глядел так, словно видел что-то находящееся далеко за стенами кабинета, в котором находился.
Потом перевел взгляд на Джека Райта и вдруг, размахнувшись, сильно ударил его в лицо.
Кулак потомственного каменщика, надо полагать, был нелегкий, потому что даже отлично тренированный диверсант едва удержался на ногах.
— Я прошу извинять мой поступок, — Томас Купер степенно поклонился Алексею Александровичу. — Спасибо за большой наука. Я нашел ответ на свой главный вопрос. Я твердо узнавать, кто хочет война! Мне теперь хорошо понимать, почему наш босс и все его патрон не любят ваша страна, где каждый каменщик есть хозяин. Я догадаться, зачем надо сюда, к вам, посылать диверсант с яд. Советский Союз — наш большой друг. Он хочет мир. Всем мир! На это я будет давать честный слово всем своим товарищ.
Руководитель профсоюзной делегации горячо пожал руки советским офицерам и вышел из кабинета, даже не взглянув на Райта.
Поведение иностранца устраняло всякую тень подозрения в том, что он принимал какое-то участие в готовящемся преступлении.
— Пожалуй, очных ставок больше устраивать не следует, — сказал полковник Чумак, наблюдая за растерявшимся Райтом. — Чего доброго, узнав про вас все и, особенно, то, что вы тут замышляли, ваши знакомые так энергично начнут действовать, что нам придётся всерьёз вас оборонять, чтобы избавить от увечий.
— Купер дурак, — огрызнулся Джек. — Он ещё поплатится за это.
— Не думаю, — возразил полковник. — Мы не одобряем его... неожиданных действий, но и не собираемся предавать их огласке. Однако вернёмся к делу. Как же нам быть с установлением вашей личности? Может быть, воспользуемся имеющимися в нашем распоряжении документами? — Чумак открыл папку. — Вот здесь ваша фотография, описание примет, отпечатки пальцев и даже полная биография. Не угодно ли убедиться?
— Охотно, — Райт посмотрел на документы и усмехнулся. — Фотография имеет большое сходство со мной, возможно и отпечатки пальцев окажутся теми, что надо, и приметы. Но почему тот, кто написал здесь «Джек Райт», не выбрал имя позвучнее, скажем, Мигель Сервантес де Сааведра или Рембрандт Харменс ван Рейн? Ведь помешать этому никто не мог. Он писал, что хотел.
Хотя Райту удалось внешне сохранить спокойствие, в душе с каждой минутой нарастала тревога. Она мешала сосредоточиться, и это злило.
«Я опознан, — скребла сознание мысль. — Значит просто выкрутиться не удастся. Нужно готовиться к упорной обороне...»
— Тогда, быть может, это подойдёт? — заговорил молчавший до сих пор Круглов и положил перед Райтом папку с крупной и чёткой надписью:
«Дмитрий Ксенофонтович Радецкий».
Райту потребовалось огромное усилие, чтобы не выдать себя.
— Кто этот господин? — холодно спросил он.
— Человек, называвший себя в детстве русским.
— Что же дальше?
— Вам не нравится имя?
— Н-нет, — едва замявшись, ответил Райт.
— Кличка лучше? Пусть будет по-вашему. Но, исходя из этого, — палец Круглова как бы подчеркнул крупно написанную фамилию на папке, — вам следует трезво оценить обстановку и сделать необходимые выводы. Запираясь, вы можете непоправимо навредить себе. А ведь сознаваться всё равно придётся. Но не было бы поздно.
Михаил Тимофеевич взял папку и вернулся на своё место.
Райт почувствовал себя вышибленным из привычной колеи. Нервы сдавали, в душу прокрадывался страх, но диверсант
