снегом. Но джентльмены и слышать об этом не хотели, а начали интересоваться историей моего рода.
Разумеется, первым делом я рассказал им про короля Альфреда Великого. Тут они хором согласились, что одну четверть герба должен занимать лежащий лев на золотом фоне. Потом я поведал им, что этот Рид наверняка сражался где-то неподалеку от наших мест с датчанами. Говорили, что рядом с нашей фермой даже захоронено несколько датских воинов. Чиновники переглянулись и пришли к выводу, что именно этот Рид, наверное, и был тем самым знаменитым, который успевал одновременно бороться и вместе с Альфредом, и против датчан. Очевидно, у него были невероятно длинные ноги, раз он умудрялся биться сразу в двух местах. Местность, где хоронили датчан, называлась Холмы Ржанки, и я объяснил, что ржанка — это такая птичка, и тогда на второй четверти герба было решено изобразить черного ворона на красном фоне.
Потом я вспомнил, что на нашей ферме лет двести тому назад родился поросенок с двумя головами (правда, он сдох через неделю), и на третьей четверти на серебристом фоне эти специалисты изобразили двуглавого клыкастого кабана. После такого кошмара я попросил нарисовать что-нибудь поспокойнее в последней нижней четверти моего герба, и тогда они смилостивились и предложили мне золотистый сноп пшеницы на зеленом фоне, с чем я тут же согласился.
Здесь я замер, любуясь красотой эскиза. Ведь даже сам де Уичехальз не смог бы похвастаться таким гербом. Но чиновники геральдической палаты на этом не успокоились, заявив, что один этот рисунок еще ничего не означает. Нужно было придумать и родовой девиз, причем в нем обязательно должна была присутствовать и моя фамилия. Эти умники начали наперебой предлагать фразы на латинском, но тут уж я взмолился, закричав: «Оставьте меня в покое со своей латынью! Я навсегда распрощался с ней еще в начальной школе!». Немного подумав, они начали сочинять такое, что и сказать страшно. Один даже придумал «Риды любят рыбу» для созвучия, но я тут же опроверг это утверждение. Хотя я ничего не имею против рыбы, и она (особенно гольцы) вызывает во мне лишь приятные воспоминания, но против правды идти я не посмел, поскольку не рыба, а бекон является моей любимой едой. Наконец кто-то из джентльменов произнес: «Ряды Ридов не редеют», и я тут же утвердил этот лозунг, чтобы побыстрее от них отделаться. Слова были выведены бронзой на ленте голубого цвета.
Довольные чиновники представили свое творение Его Величеству, надеясь получить за него немалые деньги. Королю герб понравился, он похвалил геральдиков за фантазию, но платить наотрез отказался. Узнав, что у меня тоже нет денег, все уважаемые джентльмены покрылись сине-красными пятнами, по яркости не уступающими краскам на моем гербе.
Меня выручила королева. Она заявила, что если Его Величество даровал мне фамильный герб, то я не обязан платить за подарок, и с этими словами рассчиталась за работу сама, чем еще раз доказала свое истинно королевское благородство. Возможно, вам покажется, что я слишком долго рассказывал про этот герб, и на это должна быть причина. А причина только одна. Лорна очень долго любовалась моим гербом, уверяя, что ее родовой блекнет по сравнению с моим (во всяком случае, это ее точные слова). Она, то в шутку то всерьез звала меня «сэр Джон», и это начинало меня злить. Тогда я кричал на нее, но как только замечал слезы в ее глазах, то тут же начинал злиться уже сам на себя.
Постепенно деньги у меня кончались, да и пора было отправляться на ферму. К тому же мне не терпелось показать матери наш новоиспеченный фамильный герб. Пользуясь знакомством Лорны с королевой, я попросил свою возлюбленную, чтобы она похлопотала за мое оправдание. Первоначально предполагалось, что я должен был предстать перед самим судьей Джефризом. Но тот был занят разбором таких дел, что ему было не до меня. Когда же я был освобожден от всяческих обязательств находиться в Лондоне, многие удивлялись, как это мне удалось избежать свидания с таким кровожадным человеком, одно имя которого вгоняло простого смертного в ужас.
Граф Брэндир был мною очень доволен. Главным он считал даже не то, что я спас его собственную жизнь, а то, что я не отдал грабителям золота, принадлежавшего его сыну Алану. Граф познакомил меня со многими влиятельными людьми, которые обещали при случае оказывать мне всяческую поддержку. Что касается моего скорняка, то он теперь просто не мог на меня нарадоваться и считал за честь побеседовать с такой известной персоной, как сэр Джон Рид.
Как-то раз я увидел, что он тщательно расчесывает свои шкурки, стараясь закладывать ворс так, чтобы скрыть побитые молью места. Я заметил, что лучше было бы вырезать хороший нетронутый кусок с этой шкурки, а остальное просто выкинуть, но он только улыбнулся и ответил:
— Молодой человек, в каждом деле есть свои маленькие хитрости и уловки, особенно если речь идет о торговле.
Я не стал с ним спорить, но господин Рэмсек попросил у меня разрешения использовать мое имя в добрых целях, и я согласился, не подозревая, что он имеет в виду. Ближе к зиме в витрине его небольшого магазинчика были выставлены новые модели меховых изделий с такими названиями: «манжеты Джона Рида», «мантия сэра Джона» и даже «накидка для путешествия с ясеневым посохом». Эти вещи продавались по двойной цене, что только еще раз подтверждало мою растущую популярность.
Стояла осень. Хотя Лондон не мог надоесть своей кипучей жизнью, обилием народа и новыми впечатлениями, я тем не менее тосковал по родным просторам, таким красивым и зовущим в это время года. Прекрасные дворцы столицы и мосты над Темзой я променял бы на чудесный вид пожелтевших от созревшего зерна полей и тучных стад, пасущихся туманным утром на росистой траве.
Лорна разделяла мое настроение. Жизнь и блеск двора не смогли вытеснить ее воспоминаний о нашей ферме, изумрудных лугах и о запахе дыма из труб, когда в домах затапливают печи, готовясь встретить возвращающихся с полей проголодавшихся мужчин.
Наблюдая жизнь большого города — этого грандиозного скопления людей, я невольно думал: земля велика и плодородна, на ней всем хватит места. А море, не уступающее земле богатством, может кормить всех людей мира. Так не лучше ли рассеяться по земле и заниматься мирным трудом и созерцанием, чем сбиваться
