Мы считали свое островное существование само собой разумеющимся. Мы не понимали, насколько особенной была наша жизнь, пока не стало слишком поздно.
Сомневаюсь, что мы когда-нибудь туда вернемся.
Но я бы все отдала, чтобы вернуться.
Забавно, что я стерла из памяти трудности последних лет.
Я могла вспомнить только счастливые времена.
Гэллоуэй оттолкнул меня от себя, его взгляд метнулся вверх, когда звуки открывающейся раздвижной двери оповестили о том, что пора одеваться, пока нас не арестовали за публичное непристойное поведение.
— Пойдем. Пойдем в душ.
Я поплелась за ним, обнаженная, не особо заботясь об одежде. Коко была слишком мала, чтобы обращать внимание на части тела, и она провела большую часть своей жизни, бегая голышом.
Теперь все изменится.
С этого момента она должна быть более цивилизованной. Ходить в школу. Взаимодействовать с другими.
Она теперь была не только моей.
Как и Пиппа.
Так много всего произошло с тех пор, как она ушла. У меня не было времени поразмыслить о том, как сильно я по ней скучала.
Ее уход был почти таким же болезненным, как смерть Коннора.
Как я могла продолжать дышать после того, как лишилась двух замечательных детей?
— Я влюблен в водопровод почти так же сильно, как и в тебя.
Гэллоуэй подмигнул, пытаясь шуткой разрядить напряжения после долгого стресса.
Я оценила его беззаботность.
Нам нужно было посмеяться. Вспомнить, что мы живы и заслуживаем передышки от печали прошлого.
Мое сердце затрепетало, но не от его заигрываний или мысли о том, что произойдёт в душе, а от того, что он выглядел счастливым. Он выглядел как дома за закрытыми дверьми и современным оборудованием.
Возможно, только я скучала по ФиГэл. Может, я была единственной, кто был настолько глуп, чтобы желать чего-то столь трудного, как выживание.
С момента причаливания в Сиднее мне хотелось спросить, не задумается ли он о возвращении. Если бы существовал хоть мизерный шанс, что все получится (мы не умрем, будем иметь доступ к лекарствам и необходимой пище)... он бы захотел вернуться?
Я не самоубийца, чтобы возвращаться в наш дом, в том виде, в котором он есть сейчас. Нам понадобилась бы провизия, модернизация, помощь.
Но если бы все это стало доступно... он бы согласился?
Однако, следуя за ним в ванную комнату и наблюдая за его одобрением, когда в душе забулькала мгновенно нагретая вода, я не стала задавать вопросы.
Мы были спасены.
Здесь нам было самое место.
С интернетом, ванными комнатами и мебелью. С телефонами, телевидением с развлечениями и электричеством, которое позволяло нагревать, охлаждать, готовить пищу и защищать.
Не там.
Мы снова стали частью общества.
А настоящие горожане не жаждали жить в окружении дикой природы.
В конце концов... мы не дикари.
ТУК-ТУК-ТУК.
— Можешь открыть? — крикнула Эстель из ванной.
Мы закончили второй раунд секса, ее руки были прижаты к белым кафельным стенам душевой, а я входил в ее стройное тело сзади, при этом мы пили свежую воду прямо из душевой лейки.
Это было похоже на ливень по запросу, только теплее.
Мне понравилось... но в то же время что-то настораживало.
Все было не так.
Неестественно... хотя тысячелетия эволюции утверждали, что все нормально.
— Конечно!
Обмотав полотенце вокруг пояса, я направился к входной двери.
Я не видел свою женщину, но слышал свою дочь. Она визжала, и плеск воды от ее игры в ванне эхом разносился по квартире. По крайней мере, в ванной не было каменных рыб, акул и тварей, готовых убить ее. Коко не погибнет такой же ужасной смертью, как Коннор, и не будет съедена незваным хищником в нашей бухте.
В возвращении в общество было очень много положительных моментов.
Почему же я помню только плохое?
Смог.
Стресс.
Предательство, ложь и отвратительное поведение?
Проведя рукой по влажным волосам, я отметил, что надо бы подстричься, чтобы не прослыть пещерным человеком, и открыл дверь.
Незнакомая женщина смотрела на меня.
Ее рот открылся, взгляд упал на мою обнаженную грудь (худую, но подтянутую), на низко висящее полотенце (я никак не мог привыкнуть к одежде, как бы мне ни хотелось ее носить), затем снова на мои глаза (которые теперь точно так же сканировали ее).
Рыжеволосая, с веснушками (как у Коннора), темно-зелеными глазами и губами, накрашенными вишневым цветом.
— Эм... я ошиблась квартирой?
— Не знаю. Кого вы ищете?
Коко внезапно выскочила из ванной, совершенно голая, пенные пузыри сползали по ее маленькому телу.
— Поймай меня!
Эстель бежала за ней, ее фиолетовый сарафан насквозь промок и облегал ее едва заметные изгибы. После столь долгого пребывания практически обнаженной она так и не смогла привыкнуть к нижнему белью. В эти дни мы предпочитали ходить без нижнего белья.
Дикие, одичавшие островитяне, которыми мы и были.
Глаза ее ожили, лицо исказилось от смеха.
— Вернись, угроза!
Ее улыбка предназначалась мне, но взгляд был устремлен на незнакомку у двери.
Она резко остановилась, и хлопнула ладонью по мокрому сарафану в области сердца.
— О, боже.
— Ох! — Рыжая пронеслась вперед, игнорируя меня. — Стел... — Ее глаза заблестели, наполняясь слезами, когда она потянулась к моей жене. — О мой...
— Мэди! — Эстель вздрогнула, а затем обняла девушку, о которой я так много слышал. — Мэди... это на самом деле ты.
Обхватив друг друга, они сползли на пол, образуя кучу из платьев, целуясь, обнимаясь, приветствуя и возвращаясь в жизнь, в то время как Коко, с голым задом, расхаживала по комнате.
ЭТОТ ГОЛОС.
Этот ритм.
Боже мой, как я по ней скучала.
Спустя столько лет я наконец-то обняла свою лучшую подругу. Когда мы сидели, обнявшись, на кафельном полу в коридоре, я ожидала язвительного замечания, удара по руке, только нам понятной шутки. Чего-то знакомого из нашей дружбы.
Однако она повергла меня в шок, когда разразилась рыданиями, зарывшись лицом в мою шею.
Гэллоуэй застыл, на его аппетитном теле блестели капельки воды, капающие с длинных волос. Он прочистил горло.
— Я... Я оставлю вас.
Я смутно помню, как он подхватил на руки нашу голую дочь и скрылся в спальне, примыкающей к гостиной, тихо прикрыв за собой дверь.
Мое сердце было с моей семьей, но мое внимание сосредоточено на плачущей Мэделин.
— Эй, все в порядке. Я здесь.
— Я думала... я думала, ты погибла! — Ее рыдания раздавались сквозь мои волосы, становясь громче с каждым всхлипом. — Я... — Она не могла закончить предложение, прижимаясь ко мне сильнее. — Когда мне позвонили и сказали, что ты зафрахтовала вертолет, который разбился... Я подумала, что это ошибка. О чем ты думала? Зачем ты сделала что-то подобное! Ты оставила меня.
Я улыбнулась.
Вскоре после этого я расхохоталась.
— Хочешь сказать... что после всех своих слов и утверждений, что не плачешь над телепередачами и книгами, ты плачешь, потому что я вернулась из мертвых?
Она отстранилась. Ее глаза покраснели, на щеках блестели слезы.
— Когда ты так говоришь, я начинаю думать, что не рада, что ты жива.
Я игриво кивнула, улыбаясь так, что у меня заболели щеки.
— Серьезно? Значит, слезы... это инсценировка, да?
— Я не скучала по тебе.
— Ага, врушка.
— Нет.
— Да.
— Это был рекламный трюк. — Она надменно вздернула нос. — Я тебя знаю. Ты бы предпочла долгие годы жить дикарем на необитаемом острове, чем выйдешь на сцену и споешь. Я твой менеджер. От менеджера не убежишь.
— Можно, если она тиран.
