переглянулись.
— Что тут делать? — спросила Мариам своего мужа.
Тот пожал плечами.
— Разве я знаю, — сказал он. — Он упрям. Что ты начнешь делать с взрослым человеком? Мы давно должны были женить его. Когда имеешь жену и детей, тогда подобные мысли в голову не придут.
— Ну?
— Дети, ступайте спать, уже поздно.
Девочки удалились, и родители остались одни.
— Мейера трудно разгадать, — сказал г. Коган. — Я не знаю, пришла ли ему мысль ехать в университет потому, что он в самом деле непременно хочет учиться там наукам, или она вызвана неудовольствием, что партия с Мали Ландес не состоялась?
— Из-за этой партии? — воскликнула Мариам презрительно, — совсем нет! Мейер столько же думает об этом обстоятельстве, сколько я о прошлогоднем снеге. Он просто потому хочет ехать в университет, что все книги, которые он имеет, он уже знает наизусть. И ничего нет удивительного! Целый день, с восхода солнца и до глубокой ночи, он сидит в своей комнате, точно арестант какой, и все читает, да читает, так что я не знаю, как это в голову влезает?
— Во всяком случае, он в университет не поедет. Чем он там сделается? Доктором или адвокатом? А его иихес? Разве спрашивают доктора, происходит ли он от Маршуа [35] или от какого-нибудь поденщика? Отказаться от иихеса, это наконец, просто бросить капитал.
— И что скажет свет? Сын реб Киве Когана — студент! Одни скажут, что он курит сигары в субботу, другие — злых людей много! — что он пишет в субботу и бороду бреет. Сыну оно конечно еще ничего, ему это положим еще не много повредит, но это и дочерям нашим повредит. Уж тогда нельзя будет сделать такие партии, как прежде. Если на атласе делается пятно, то оно еще скорее заметно, чем на полотне.
— Единственное средство — женить его. Если он будет женат, то уж такие мысли не придут ему в голову.
— Женить его! Легко сказать! Но мы же не можем отдать задаром такое дитя первому встречному. Мы должны ждать, пока найдется знаток; на это нужно время. Ну, скажи мне, я тебя спрашиваю, можешь ли ты себе представить нашего Мейера зятем у какого-нибудь Реб Гирш Ландеса и Иентеле ди негидестэ? Разве они поймут его? Разве он в состоянии будет ужиться с ними? Ведь это люди грубые, а он у нас чистый шелк!
— Но зато он будет обеспечен.
— Это правда, но иихес все-таки иихес. Деньги можно заработать, выиграть, а можно и потерять или проиграть; но иихес это остается и чем он древнее, тем он больше стоит. Видишь ли, если б еще Гирш Ландес не жил в одном городе с нами, если б он жил от нас на расстоянии тридцати или двадцати хоть миль, это было бы дело другого рода, потому что против девицы Ландес я, собственно, и сама ничего не могу сказать. Но теперь, живя в одном и том же городе, где всякий знает и нас, и Ландеса — это уж совсем не идет. Мне кажется, что я бы умерла, если б мне показали на Иентеле и сказали бы: вот идет ваша мехитенестэ!
В следующее воскресенье реб Киве Коган пришел домой из синагоги в сопровождении Менделя Пурица, лице которого сияло самодовольною улыбкой победителя.
— А кого выбрали? — спросила Мариам.
— Ландеса! — ответил Коган.
— Ландеса? — вскрикнула она с изумлением. — Ужели не нашли никого более достойного, чем Гирш Ландес? Ужели наше общество до того упало, что выбирает бывшего арендатора в габаи и отдают ему первое место у восточной стены синагоги!
— Но за то, сколько он пожертвовал на синагогу! — сказал г. Коган, смеясь над негодованием своей супруги. — Синагога бедна и нуждается в богатых попечителях.
— Что же он такое подарил? Вероятно, какую-нибудь медную люстру о двенадцать свечей.
— Нет, не угадала. Гораздо больше.
— Ну, так пару серебренных подсвечников к Амуду [36]. Мы уж и это видали.
— Все не то.
— Да оставь меня, пожалуйста, в покое с твоим подарком! В конце концов выйдет, что Иентеле ди негидвстэ подарила порохес [37], вышитый золотом, с её именем, чтобы оно блистало в праздник пред кивотом, и чтобы всякий знал, что этот порохес подарила бывшая шинкарка.
— Не угадала, любезная Мариам! Ландес сделал истинно великий подарок, которым мы все были удивлены — он на свой счет сделает новую крышу для синагоги.
— Крышу для синагоги?
— Да. Старая крыша во многих местах сильно повреждена. Мы говорили, что нужно собрать для этой цели деньги от общества, а новый габай вызвался сам на свой собственный счет покрыть синагогу и еще железом.
— Железом! — воскликнула изумленная г-жа Коган. — Ведь это будет очень дорого стоить! И женское отделение тоже?
— Все.
Мариам опустила голову, склоняясь под тяжестью фактов.
— Ну? — сказал с лукавой улыбкой шадхан после того, как он достаточно насладился поражением г-жи Мариам. — Ну, г-жа Коган, что вы теперь скажете о реб Гирше Ландес? Я вам говорю, что из тысячи людей вы едва найдете еще одного такого благочестивого и благородного человека.
— Благородный! Арендатор и благородный! — вскрикнула Мариам. — Где вы видели, чтобы арендатор был благородный?
— Почему же нет? Кому Бог дает богатство, тому дает Он и ум и сердце. В наше время деньги — это и познание, и ум, и красота, и благородство.
— Как для кого! Я, например, не променяла бы ни одного из моих покойных предков на все деньги Гирша Ландеса со стирнбинделем и ожерельем Иентеле вместе.
Шадхан пожал плечами.
— Будем говорить откровенно, — сказал он после минутного молчания. — Вы знаете к чему я речь веду. Я еще сегодня говорил с вашим мужем, так он и сам сознает. Ведь вы должны решиться на одно из двух: или иихес без денег, или деньги без иихеса, потому что обоих этих качеств вместе очевидно достигнуть нельзя. Ваш сын, конечно, превосходный молодой человек, об этом и речи нет; но будет ли он в состоянии прокормить свою жену? Разве он кончил какой-нибудь курс?
— Кончил ли он курс, спрашиваете вы?
— Да. Нынче, сами знаете, желают все докторов или адвокатов. Всякая мать хочет, чтоб её дочка была докторшей. Да вы
