своими бесчисленными брильянтовыми кольцами, которые она то и дело выставляла на показ. Дети все приодеты. Некоторые из более приближенных друзей уже начали собираться и, после торжественного «Мазел тов» [40], по обязанности рассыпались в комплиментах невесте и сделанным приготовлениям. В это время, с сияющею улыбкой на лице, является реб Мендель Пуриц, одетый в длиннополом праздничном кафтане, пирамидальной шляпе и повязанный широким поясом на круглом животе, который кажется так и создан для подобных пиршеств. Человек этот получает здесь порядочную сумму, которая должна быть выплачена ему после помолвки чистыми деньгами, ибо он один соткал эту нить, которая должна связать на всю жизнь Морица и Амалию.
— Они сейчас придут! — сказал он при входе. Я поспешил вперед, чтобы возвестить о прибытии дорогого жениха и его светлейшей семьи. А пока, г-жа Ландес, позвольте мне рюмочку ликеру и кусочек торта. Я, собственно, не охотник до этих вещей; я бы мог их иметь пудами; но теперь я просто умираю с голоду. С утра ни капли во рту не имел. Нет ли у вас сигары, г. Ландес? Дайте хоть хорошую, если у вас нет под рукою простой. А скажите, любезная г-жа Ландес, есть тут у вас под рукой горшки?
— Горшки? — переспросила Иентеле.
— Да, чтобы разбить при тноим — ведь вы знаете обычай? [41]
— Как? Горшки? У меня будут разбивать горшки, глиняные кухонные горшки? Что вы, реб Мендель Пуриц, думаете, что тут два портные или два сапожника пишут тноим? Посмотрите-ка сюда! Вон, видите ли, там на комоде чайный сервиз, который муж мой привез из Лейпцига? Вот что будет разбито, чтобы по крайней мере после рассказывали, что у Ландеса на тноим разбили такой сервиз, который между приятелями стоит пятьдесят талеров!
— Мешуге, мешуге! [42] — бормотал шадхан, набивая рот всевозможными лакомствами.
— Уведи этого грубияна в другую комнату, — сказала Иентеле на ухо своему мужу, указывая на Менделя, — а то ничего не останется для гостей.
К счастью, в эту минуту появились и самые главные гости.
Впереди идет жених, на лице которого нетрудно заметить, что он бы лучше на веки остался холостым, чем пройти чрез этот ад блестящих церемоний в царство Гименея. Почти рядом с ним идут его отец и мать, полные чувства собственного достоинства и величия. За ними следует целый ряд дядюшек, тетушек, разных родственников, клевретов и приживалок, детей и слуг, все попарно. После торжественных приветствий гости сели у стола, женщины отдельно, мужчины отдельно, по благочестивому обычаю предков. У евреев, как известно, сохранилось много восточного.
Шутки, остроты, громкий смех и веселое хихиканье оживляют ряды приглашенных, тарелки звучат, вино пенится в бокалах и играет на всех лицах. — Женщины у своего стола весело болтают и шушукаются, и Иентеле особенно ухаживает за Мариам, которая сидит на первом месте возле невесты. — В это время к женскому столу пробирается маленький, подслеповатый человечек, который носит в одной руке исписанный лист бумаги, а в другой обмакнутое в чернила гусиное перо.
— Тноим! — вскрикнули женщины. Очищают место, убирают стоящие возле невесты тарелки и стаканы, кладут пред ней лист и суют ей перо в руки.
— Подпиши свои «Тноим» «лемазель» (на счастье), — сказала мать. — По-еврейски подпиши, душенька, по-еврейски!
Дрожащею рукою, бедная девушка, покраснев до ушей, подписывает свое имя и возвращает бумагу. Её будущая свекровь берет бумагу из её рук, и, бросив взгляд на подпись, вскрикивает, точно ужаленная змеей.
— Что случилось? — кричат со всех сторон.
Взоры всех в недоумении обращаются на госпожу Коган, которая между тем уже вскочила с своего места, оттолкнула в сторону загородившие ей дорогу стулья и, бросая презрительный взгляд на Иентеле, которая, чуть дыша, ожидает разъяснения катастрофы, она указывает ей на подпись невесты и восклицает:
— Мали называется ваша дочь? Мали? А не просто, по-еврейски, Малке-Мариам? Мариам, как я? Вы хотите навязать мне невестку, которая имеет такое же имя, как я? [43] Слыханное ли это дело, чтобы честное еврейское дитя, которое называется Малке-Мариам, называли не иначе как Мали, чтобы этим обмануть свекровь, которая также называется Мариам?
Суматоха делается всеобщая; мужчины спешат в ряды женщин, настает страшный шум и настоящее вавилонское смятение.
Многие гости спешат убраться домой; дети, в испуге, кричат; невеста, покрыв лицо руками, тихо проливает горькие слезы; жених спешит к дверям и ждет своих родителей; тноим, разорванные рукой Мариам, летят по комнате; Иентеле вне себя от стыда и гнева; её муж, друзья и прислуга грустно смотрят на такую перемену декорации. И когда наконец сам реб Киве Коган, во главе своего семейства и благочестивых друзей и приверженцев, в негодовании на такое искажение прекрасных еврейских имен, оставляют опустевшую залу, и разрыв таким образом становится окончательным, — тогда бедный реб Мендель Пуриц, лишившийся вследствие этого богатого шадхонес [44], разражается проклятием против Иентеле, её дома, её чванства, её германофильства...
— Убирайтесь к черту, — крикнула Иентеле вслед несчастному шадхану, который едва нашел дверь. — Моя дочь не нуждается в гнилом иихесе — она выйдет за доктора или за адвоката, и во всю жизнь будет называться Мали, хоть бы это миллион стоило!
Сват, заступающий место русской свахи.
Балдахин. У евреев, как известно, венчание совершается под балдахином.
Кафедра.
Знак, что холера должна скоро прекратиться.
Молодой человек, обыкновенно живущий в общественной школе (Иешива) и посвятивший себя исключительно изучению Талмуда.
Я еврей.
Тоже что Хуне.
Тефилин — филактерии: известные главы из Св. Писания, написанные на пергаменте и заделанные в пергаментные кубики, которые во время молитвы евреи надевают на голову и на левую руку, для буквального исполнения слов Св. Писания относительно божьих заповедей: «И да будут слова сии, которые я заповедаю тебе сегодня, в сердце твоем; и внушай их детям твоим, и говори об них, сидя в доме твоем и идучи дорогою, и лежа, и стоя; навяжи их в знак на руку твою и вместо повязки над глазами твоими; и напиши их на косяках дома твоего и на воротах твоих». (Второзаконие, гл. VI).
