голос его дрогнул, – я чем-то тебя обидел?
Ей вдруг стало стыдно: а за что, по правде, она с ним так поступает? Ведь тогда, в тысяча девятисотом, она сама ему навязалась, что ж теперь корить?
Она взяла его за руку, погладила сухую кожу на запястье:
– Прости, Павел Иванович. Это я тебя обидела.
Он обрадовался возвращению «тебя», но не подал виду.
Посидели, помолчали, глядя, как солнце, играя с перистыми облачками – то спрячется за ними, то выглянет и сияет, – дарит земле последнее нежаркое тепло. За спиной разноголосо шумела Китайская улица – средоточие торгового Харбина.
– Красивый стал наш город, – сказала Марьяна. – Помнишь, какой был до войны? Мазанки, деревянных домов раз-два и обчёлся. А теперь столько каменных дворцов!
– То ли ещё будет, – подтвердил Мищенко. – Строят и строят. Жалко уезжать. И китайцы мне нравятся. Добродушный народ, дружелюбный. На нас, русских, похожи. Не то что японцы.
– Люди разные, – сказала Марьяна. – В любом народе есть плохие, а есть хорошие.
– Так-то оно так, но у русских хороших всё-таки больше.
– Ладно, – засмеялась Марьяна. – Слушай, ты ведь, наверно, с утра хорошо позавтракал, а я с ночного дежурства, голодная как собака.
Мищенко вскочил:
– Пойдём ко мне в гостиницу, там неплохой ресторан. Пообедаем.
– А потом? – лукаво улыбнулась Марьяна. А себе сказала: «Ну, ты и стерва, провокаторша!»
Его голос заметно дрогнул:
– Тебе когда на службу?
– Завтра в ночь.
– Выходит, сутки в нашем полном распоряжении. Отпразднуем встречу и попрощаемся.
Всё получилось, как выразился метрдотель ресторана «Астория», по высшему разряду: и роскошный обед, и ужин в номере гостиницы при свечах, и прощальный обед. В день разлуки обошлись без завтрака, потому что оторваться друг от друга было выше их вроде бы неиссякаемых сил. Они словно навёрстывали все потерянные за два года ночи.
Марьяна впервые после рождения ребёнка была полна радостного удивления: она как никогда остро чувствовала малейшие изменения в их непрерывном движении навстречу друг другу и, не стыдясь, не только наслаждалась ими, но и старалась передать хотя бы часть своего наслаждения Павлу Ивановичу. Мищенко, в свою очередь, принимал его и, дополняя своим грубовато-нежным чувствованием, взамен отдавал ей всего себя. Наверное, не осознавая глубинного смысла происходящего, они изо всех сил стремились к вершине своего единства.
Это повторялось снова и снова. Нарастая волна за волной. И в какой-то момент, возможно, в той самой наивысшей точке страсти, Марьяна ощутила, как лёгкая судорога свила её внутренности в клубок, а вслед за тем мгновенно отпустила. И она снова поняла: свершилось! Её рыцарь, единственный, кого она по-настоящему любила, останется в ней навсегда. И возблагодарила Господа за это счастье.
18
Дмитрий не нашёл ключей от квартиры брата в том месте, где тот их обычно оставлял, за табличкой «Инженеръ Василий Ивановичъ Ваграновъ». Табличка приподнималась, за ней скрывалась продолговатая ниша, как раз по длине и ширине ключей от английского замка. Ниша оказалась пустой.
Два бронзовых глаза замков, казалось, с любопытством взирали на неудачника. Дмитрий нажал кнопку электрического звонка. Подождал, ещё нажал, но никто не вышел.
– Это новость, – задумчиво сказал Дмитрий топтавшемуся рядом Павлу. – Вася знал, что я или Сёмка можем нагрянуть в любое время.
– Ктой-то чужой поселился, – предположил Черных. – Можа, и замки сменили.
– Может, – согласился Вагранов. – Но где ж тогда мой брат? В это время он должен быть дома.
Они пошли вниз по каменной лестнице – не стоять же перед закрытой дверью.
– Вы сколь времени не виделись-то?
– Три года, пожалуй. Ещё до войны у Семёна был день рождения, мы все к нему в Яньтай съехались. Китаяночка там была – красота, каких свет не видывал! Я только собрался к ней подкатить, так твой тесть нагрянул, а она куда-то пропала. Кстати, вместе с моим братом. Он потом вернулся, говорит, сын у неё маленький. Жалко, уж больно хороша была!
Дмитрий болтал, а у Павла одна думка вертелась в голове: как там Еленка, как Ванятка? Зубки у него режутся, плачет, поди-ка.
Павел никогда не предполагал, что ему так нравятся маленькие дети. Вспомнил, как захолонуло сердце, когда впервые взял Ванятку на руки, прижал к груди маленькое, почти невесомое тельце и взглянул в его зелёные, как у Еленки, глаза. Взгляд сына сначала был серьёзный и внимательный, он словно вглядывался в незнакомого человека, годится ли тот в отцы, потом глазёнки повеселели, пустили искорки, Павел догадался, что сын его признал, и ему тоже стало весело и легко.
Они спустились на первый этаж, не обратив особого внимания на поднимавшуюся по лестнице молодую черноволосую женщину. Вернее сказать, не обратил Павел, занятый своими мыслями, а Дмитрий хоть и говорил без умолку, но заметил, что женщина красива, одета в серое шерстяное полупальто и вязаный берет и поднимается легко, словно взлетает над ступенями.
В просторном холле первого этажа под пальмой в деревянной кадке стоял столик, за которым восседал седобородый мужичок в сюртуке, обшитом галунами, некто средний между лакеем и швейцаром. Консьерж на европейский манер.
– Отец, – обратился к нему Дмитрий, – не подскажешь, где может быть инженер Вагранов? Я его брат.
Мужичок с первыми словами Дмитрия встал чуть ли не по стойке «смирно», выслушал вопрос и перекрестился:
– Помер твой брат, сынок. Убит на войне.
– Ка-ак убит?! – помертвел Дмитрий. – Война же давно кончилась!
– Давно и убит. Сказывали, под Мукденом. Антиллерист он был.
Дмитрий схватился за голову и застонал. Павел обнял его, прижал к себе и держал несколько минут, пока товарищ плакал ему в плечо. Консьерж всё так же стоял навытяжку.
– Скажи, папаша, – Павел говорил негромко, словно боялся потревожить горе Дмитрия, – а кто жил или живёт в его квартире?
Консьерж встрепенулся, ответил тоже вполголоса:
– Так это… супруга его жила с сыночком малым… Уехала потом куда-то, а недавно девица заявилась… Да вот же она, токо-токо прошла, вы с ей встренулись…
Дмитрий насторожился уже на словах о жене брата – Павел почувствовал, как он напрягся, – а про девицу едва дослушал и ринулся вверх по лестнице. Павел поспешил за ним.
Они оказались на площадке третьего этажа почти одновременно. Женщина возилась с замком, тихо чертыхаясь: что-то у неё не получалось.
– Позвольте? – Дмитрий забрал у неё ключи и один за другим открыл оба замка. Открыл дверь: – Прошу.
– Вы кто такие? – не двигаясь, спросила женщина. – Грабители?
Она отступила на шаг и сунула руку за отворот пальто.
– Но-но-но, – предупреждающе произнёс Дмитрий и тоже сунул руку – в карман, где у него лежал «смит-вессон» «Милитари энд Полис» 38-го калибра. Парочкой таких
