заполнены народом, приветствующим воинов, уходящих на германскую войну, слышались крики «ура», в руках у многих были трёхцветные имперские флаги, такие же флаги развевались на домах. Жёны, родители и дети сопровождали колонну, стараясь не отставать. Когда шеренги остановились на площади, они бросились к своим родным: кто-то плакал навзрыд, кто-то молча вешал на шею уходящего ладанку с родной землёй и нательный крестик; даже маленькие дети, словно понимая ужас расставания, крепко-крепко обнимали отцов, а те не имели права нарушить строй, чтобы приласкать, утешить самых дорогих и близких.
Илью никто не провожал. Семьи у него не было, подружки-зазнобы – тоже. Поэтому Саяпиных он воспринимал как родных, и они с ним так же прощались. Ивана обняли на прощание и дед, и отец с матерью, и Настя с казачатами. Он осторожно потрогал округляющийся живот жены, шепнул:
– Теперь девку давай.
Настя всхлипнула, уткнулась лицом в чекмень мужа и туда, в чекмень, пробормотала:
– Чё наработал, то и получишь, – и засмеялась сквозь слёзы.
– Мам, ты чё?! – всполошился старший сынок, Кузя, казачок двенадцати лет; он и выглядел, как настоящий казак: шаровары с жёлтыми лампасами, чувячки кожаные, рубашка гимнастическая с кожаным поясом, на нём – маленький кинжал, фуражка с жёлтым околышем, из-под которой на сторону выбивался рыжий чуб. – Ты не заболела? Мне тятя наказал беречь тебя.
– Он нам обоим наказал, – въедливо сказал младший, восьмилетний Федя, одетый так же, как и старший, только без фуражки и кинжала на поясе. – Ты ведь так сказал, тятя?
– Так, так, – кивнул Иван. – В нашей семье теперь вы – защитники. Но главный у нас дед Кузьма, его должны все слушаться. Он самому графу Амурскому служил. Я вам про графа сказывал…
Слова Ивана покрыл пронзительный свисток паровоза. Духовой оркестр заиграл гимн «Боже, царя храни». Прошёл священник с кадилом, освящая защитников Отечества. Полусотни повзводно двинулись на перрон для посадки в вагоны. Первый полк Амурского казачьего войска отбыл на фронт.
30
14 августа 1914 года служащая управы Юэсю Кантона Дэ Цзинь родила сына Цюшэ.
В родильном отделении 1-й больницы управы собрались муж роженицы майор Южной армии Китайской республики Дэ Чаншунь со старшими детьми – тринадцатилетним сыном Сяопином и пятилетней дочерью Госян – и брат Цзинь капитан Ван Сяосун с женой Фэнсянь.
Событие, казалось бы, рядовое, но дело в том, что беременность у Цзинь проходила очень тяжело, была опасность потерять либо ребёнка, либо мать, а возможно, обоих, поэтому Дэ и Ван какими-то неведомыми путями сумели договориться и за не очень большие деньги привезли из Гонконга русского акушера Ивана Сидоровича Петрова, о котором ходили слухи как о кудеснике, а он себя называл учеником некоего Кавитца. Сначала хотели английского специалиста, но желающего не нашлось, русский – согласился. А когда осмотрел роженицу, даже обрадовался, сказал, что случай весьма редкий, и если всё пройдёт, как он предполагает, то вообще денег не возьмёт: опыт, мол, дороже.
Сяосун был очень недоволен приглашением русского. Ещё до осмотра Цзинь ворчал, подобно старому деду.
– Откуда в Кантоне взялся русский доктор, да ещё такой классный специалист? – не горячась, но довольно сердито спрашивал он. – Наверняка сам себя разрекламировал!
– Вот тут, брат, ты не прав, – спокойно парировал Чаншунь. – Русские не умеют себя рекламировать. Это англичане, а больше – американцы, те жить не могут без саморекламы.
– Скажешь: русские – хорошие специалисты? Да они даже воевать как следует не умеют! Японцы в гораздо меньшем числе наваляли им – не отмоешься.
– Знаем, знаем: японцы у тебя – лучшие в мире! Но будь справедливым, брат. Да, русские принесли нам с тобой много зла, у нас есть причины их не любить и даже ненавидеть, однако они в то же время и добрые, незлопамятные и на помощь готовы прийти всегда. Ты же сам нам с Цзинь рассказывал про эту девушку, про Марьяну. Благородный человек не помнит старого зла. Будь же благородным!
– Буду, буду, – буркнул Сяосун. – Ради сестры я стану кем угодно. Хотя нет, – оживился он вдруг, – не кем угодно. Я не стану подданным твоего Сунь Ятсена.
– Не понял. Каким таким подданным? Сунь Ятсен не император. Он и президентом-то был меньше трёх месяцев.
– Вот именно! Тоже мне повелитель!
– Он ушёл, потому что власть захватили военные, твой Юань Шикай. Нашёлся революционер! Вот подожди: он, как только укрепится в кресле президента, сразу объявит себя императором.
– А твой Сунь уже сейчас требует присяги в личной преданности ему в новой революционной партии. Недаром все прежние соратники отвернулись от него, не желая быть под диктатором.
– А Юань уже диктатор. Парламент разогнал, Гоминьдан, истинно всенародную партию, запретил. Ещё и в большую войну ввяжется.
– Вообще-то ввязался.
– Как это? Войну же никому не объявляли.
– Пока не объявляли, но Юань дал согласие на вербовку китайцев странами Антанты. Англия и Франция, да и Соединённые Штаты вовсю вербуют наших крестьян. Россия навербовала десятки, а может, и сотни тысяч.
– Почему же я об этом не знаю? – возмутился Чаншунь.
– Потому что эта информация конфиденциальная.
– И ты имеешь к ней доступ?!
Сяосун развёл руками: мол, сожалею, но…
Цзинь слушала их перепалку, не принимая ничью сторону. Занимаясь в одном кружке с Ли Дачжао, она уверовала в марксизм, а в юном студенте разглядела будущего вождя. Сейчас же обнимала прильнувших к ней Сяопина и Госян и улыбалась юной Фэнсянь, которая тоже не отводила влюблённых глаз от мужа. Невестка несколько раз непроизвольно погладила свой округлившийся живот. Цзинь уже знала, что первенца они ждут где-то в конце года, поговорила с Фэнсянь об особенностях первой беременности, убеждая её не бояться тошноты и прочих неприятностей. Фэнсянь так наивно удивилась непохожести Сяопина и Госян, что Цзинь невольно рассмеялась:
– Сяопин – это память о первой любви. Его отец – русский казак Ваня. Мы собирались обвенчаться, но случилась большая беда, нам пришлось бежать…
– Да, муж рассказывал, я так плакала… – Из миндалевидных глаз девушки выкатились две слезинки, она смахнула их и удивилась снова: – Ты сказала: собирались венчаться? Как это?
– Это очень красиво, в церкви. На всю жизнь! Я же крещёная, по-христиански меня зовут Евсевия.
– Ты – потрясающая! – восхитилась Фэнсянь. – Я бы хотела походить на тебя.
– Зачем? Будь собой, и этого хватит на всю жизнь. Главное, чтобы муж любил и дети были здоровы. А Сяосун тебя любит, уж я-то брата своего знаю.
– Сяосун русских не любит, а твой сын на русского похож.
– Во-первых, Сяосун не любит не всех русских, а только военных и полицейских. Во-вторых, он Сяопина
