входе, был виден берег Амура, заполненный толпой вооружённых людей.
«Ясно, что это не сторонники советской власти, и ждать поддержки от них неразумно. Эти, на улице, очень опасны, и силы, конечно, не равны, – подумал он, – придётся отступить».
А вслух сказал:
– Каковы будут встречные действия Народного совета?
– Мы разоружаем гражданскую добровольную милицию, – ответил Кожевников.
– Вы гарантируете нам безопасность, гражданин Гамов? Судя по вашим сопровождающим, – Мухин кивнул на окно, – от них можно ожидать, чего угодно. Вплоть до расправы над безоружными.
– Если вы соглашаетесь с нашими предложениями, то, пока производится разоружение, вы будете в надёжном месте под охраной.
– Сейчас самое надёжное место – городская тюрьма, – усмехнулся Краснощёков.
– Пожалуйста, найдём место в тюрьме, коли пожелаете, – сказал Шишлов. – Там есть специальные помещения для политических, отдельно от уголовников.
– Ну так как, гражданин Мухин?
– Оставьте нас на десять минут, мы посоветуемся.
– Пожалуйста.
Делегация вышла на крыльцо. Охрана из солдат куда-то исчезла, возможно, просто сбежала. Вооружённая толпа придвинулась вплотную к ступеням. Послышались голоса:
– Ну что там? Долго ещё?.. Гнать их в шею!.. Они Владик и Хабаровск разорили, и нас разорят!.. Кончать надо, и вся недолга!..
– Спокойно, граждане, спокойно, – поднял руку Кожевников. – Поберегите свою энергию, она ещё пригодится.
Толпа, однако, продолжала шуметь, угрожающих криков становилось всё больше, грохнул выстрел из ружья. Гамов выступил вперёд. Сильный голос перекрыл шум толпы:
– Казаки!
Крикуны сразу притихли, зашевелились, заоглядывались. К крыльцу протиснулись несколько человек – кто в полушубке, кто в шинели, все в папахах и с оружием.
– Здесь мы, атаман. Приказывай!
– Встаньте здесь, – негромко сказал Гамов. – Никого не впускать и не выпускать, кроме членов Народного совета. А вы, граждане, продолжайте шуметь. Требуйте ареста большевиков. Пущай вас боятся. Но рукам воли не давать. Мы – не разбойники, не хунхузы какие-нибудь.
На крыльцо из дома выглянул парень в расстёгнутом пальто с красным бантом на отвороте:
– Эй, господа, айда-те! Ждут! – И скрылся.
– Идёмте, – сказал Кожевников членам Народного совета, а Гамов предупредил казаков:
– Услышите выстрел – врывайтесь на подмогу.
Большевики ждали стоя. При появлении делегации Мухин протянул Кожевникову лист бумаги:
– Это – текст телефонограммы с моей подписью. Мы согласны. Я уже позвонил куда надо.
Делегаты и подумать не могли, что большевики используют отпущенные десять минут не для споров, как обычно, а для конкретных действий. Выход из дома губернатора в сквер возле Общественного собрания никем не охранялся, и это, по сути, оказалось весьма важным для последующих событий.
Мухин отправил несколько человек в пункты размещения солдат, поддерживающих советы, и к рабочим на территории Чепуринского завода, бастовавшим уже несколько дней, с одним заданием: немедленно уходить из города к Астрахановке, под защиту экипажей Амурской военной флотилии, безоговорочно стоявших за большевиков. По телефону был отдан приказ караулу на телеграфно-телефонной станции разослать в ближайшие города, признавшие новую власть – то есть в Читу, Хабаровск, Владивосток, Свободный (бывший Алексеевск) и на станцию Бочкарёво, – призыв прийти на помощь амурским большевикам.
Краснощёков предлагал и самим уйти через сквер, однако Мухин не согласился: их побег открылся бы сразу, и Народный совет не стал бы медлить с ликвидацией противников.
– Но они нас могут расстрелять, – волновался главный борец за Советскую власть на Дальнем Востоке. – Я бы на их месте так и поступил.
– Они интеллигенты, не от мира сего, – усмехнулся Мухин. – Что обещают, всё исполняют. Гамов гарантировал безопасность, значит – обеспечит.
– Вряд ли он удержит толпу, если та захочет нас линчевать!
– Это что, казнь такая? – удивился Алексеевский.
– Казнь! – сорвался Краснощёков. – Через повешение, без суда и следствия!
– Тогда пусть лучше отправят нас в тюрьму, – сказал его товарищ Бугаев.
Остальные промолчали.
– Что ж, в тюрьму, так в тюрьму, – подвёл черту Мухин. – Нам не впервой.
Мухина, Краснощёкова, Бугаева и ещё шесть большевиков под охраной казаков повели «на горку» сквозь рычащую, брызжущую злобой толпу. Они чувствовали себя неуютно, потому что впервые так близко столкнулись с яростью людей, которым, казалось бы, ничего плохого не сделали, но которые были готовы растерзать их на куски.
Гамов остался возле дома губернатора, придержав остальных участников мухинского заседания:
– Подождите малость, вы пойдёте в другое место.
Кого-то увели в полицейское управление, кого-то – в подвалы Чуринского магазина, кого-то – в казармы военного лагеря. Утром выяснилось, что около тысячи человек – солдат и рабочих – ушли в Астрахановку, что в семи верстах от города, на базу флотилии. Естественно, с оружием – никто и не подумал разоружаться.
Этот факт вызвал в руководстве Народного совета небольшую дискуссию. Кожевников, Шишлов и Алексеевский намеревались махнуть на «большевистские остатки», как изящно выразился городской голова, демократической рукой и заняться насущными делами, коих было (опять же, по мнению Алексеевского) невпроворот. Гамов, милицейские командиры Языков и Лемешев ратовали за то, чтобы покончить с «красной заразой» до основания, а для этого идти походом на Астрахановку.
– Вы думаете, они смирятся с поражением? – спрашивал атаман демократов. – Вся страна встала перед ними на колени, а тут какой-то Благовещенск заартачился, требует легитимности власти.
– Большевики начали с Петрограда, мы начнём возрождение с Благовещенска, – возразил Кожевников. – Глядя на нас, Россия поймёт, что с большевиками можно справиться и без пролития крови, последует за нами. Вы же сами говорили, что Забайкальское и Уссурийское войска придут на помощь. Семёнов там, Калмыков…
– Говорил и верю, что придут. Но без крови не обойтись, и для начала надо взять Астрахановку.
37
22 февраля прошло в организационных хлопотах. Заместитель Гамова, полковник Вертопрахов, собрал офицеров и распределил командование отрядами – городской и добровольной милиции, гимназистов и старшеклассников реального училища с их учителями, служащих учреждений и частных компаний, просто обывателей и лиц вольных профессий. Японская диаспора представила добровольческую дружину. Из медицинских работников сложился специальный отряд. Всего набралось около шести тысяч, однако людей, владеющих оружием, было мало, а знакомых с воинским делом и того меньше.
– Ну как, Роман Андреевич, наши дела? Отстоим демократию? – Гамов вернулся с телеграфно телефонной станции, где пытался связаться с атаманом Семёновым.
Сорокасемилетний Роман Андреевич Вертопрахов успел повоевать и в китайском походе 1900 года, тогда он был хорунжим, и в Русско-японскую – участвовал в рейде генерала Мищенко на Инкоу, а в 1915-м сформировал 2-й конный полк Амурского войска, вместе с ним ушёл на фронт и с ним же в январе 1918-го вернулся в Благовещенск. Восемь орденов и три медали отметили его заслуги. Самым ценным для него был орден Святого Георгия IV степени. Да, из «георгиевских» самый малый, но он давался за конкретные боевые подвиги, а не
