вообще «за храбрость», тем и памятен. Опытнее его в военном деле не было в это критическое время не только в правлении войска, но и, пожалуй, во всём Благовещенске.
– Трудно сказать, Иван Михайлович, – ответил полковник. – По количеству мобилизованных я вам докладывал, военного опыта у них кот наплакал. Офицеры – тыловики, пороха не нюхали, боевыми подразделениями не командовали, про гражданских и говорить нечего. Самые опытные, солдаты-фронтовики, ушли в Астрахановку. Железная дорога в руках большевиков, по ней к ним придёт подкрепление – и техникой, и живой силой. Кстати, как там с Семёновым? Что-нибудь обещает?
– Нет связи, – угрюмо уронил Гамов. – А китайцы держат нейтралитет. Ладно… Бог с ним, с Семёновым. Насколько знаю, он всегда о себе заботился. Как наши казачки?
– Казаков я взял под своё командование. Они уже получили задание: по Новотроицкому тракту обойти Астрахановку и с севера ударить по тылу большевиков. Мало их, но я больше всего рассчитываю на их военный опыт, на верность долгу.
«Знал бы ты о моём разговоре с Саяпиными, – подумал Иван Михайлович, – верно, поостерёгся бы столь решительно им доверять».
Полковник явно жил ещё свежими воспоминаниями о боях, где казаки показывали отчаянную решимость, верность воинскому братству, и этого для него было достаточно.
– А офицеры, – хмыкнул Вертопрахов, – вы не поверите, решили состряпать что-то вроде бронепоезда.
Полковник не шутил. Из офицеров сложилась группа, взявшаяся создать бронепоезд. Для этого водрузили на платформу пушку, защитили её железными листами; листами же блиндировали паровоз и борта платформы с прорезями для стрелков, и к утру следующего дня «бронепоезд» был готов. Паровоз толкал платформу впереди себя, а сзади к нему прицепили два вагона с отрядом горожан. Другие отряды должны были наступать пешим порядком.
Казалось, всё было продумано основательно: к полудню «бронепоезд» двинулся в поход, отряды пошли по намеченным маршрутам. Однако получилось, как в известной присказке писателя Льва Толстого: «Чисто писано в бумаге, да забыли про овраги: как по ним ходить».
«Оврагами» оказались сначала засады с пулемётами в окраинных домах Астрахановки: первые же очереди скосили пару десятков идущих нестройной толпой защитников законной власти. Остальные попадали в снег, не зная, что дальше делать. Кто шёл по обочине, нырнули в стороны, под прикрытие кустарников и редких деревьев: какая-никакая, а всё же защита.
Подошедший «бронепоезд» успел сделать два пушечных выстрела в сторону затона, оба взломали толстый лёд. В ответ заработала артиллерия канонерок. Орудия были меньшего калибра, зато артиллеристы опытные. Броневую платформу разнесли в щепки, погибли три офицера и несколько рядовых. Стрелки, что сидели в пассажирских вагонах, не стали искушать судьбу – вывалились наружу и по шпалам пустились наутёк. Матросы стрелять по ним не стали – пожалели, да и снарядов было маловато.
Первая атака на большевиков захлебнулась. Вторая и третья – 24 февраля – лишь добавили потери среди атакующих, и Вертопрахов, по приказу Народного совета, временно прекратил попытки.
На два дня установилось негласное перемирие. Богатые горожане потихоньку – так, на всякий случай – побежали с семьями в Сахалян. Командиры отрядов пытались использовать время для обучения своих подопечных хотя бы основным правилам поведения в бою, но толку было мало. В городе чувствовалось что-то вроде апатии. Гамов объявил всеобщую мобилизацию, но ряды защитников свободы пополнились незначительно.
А вот большевики действовали быстро и энергично. Во-первых, они создали военно-революционный комитет во главе с Катуниным-Агибаловым. Комитет немедленно организовал Объединённый революционный отряд из солдат, матросов и рабочих, командование отрядом возложили на большевика Аксёнова. Со станции в Бочкарёво комитет сообщил о положении дел во все точки, докуда могли дотянуться, прося о помощи, в окрестные деревни и сёла разослали агитаторов, обещая крестьянам хорошую поживу в богатом городе. И помощь к ним пошла потоками: по железной дороге эшелонами с оружием и сторонниками советской власти, по зимним трактам и просёлкам обозами с продуктами.
С обозами «посчитаться с городскими богатеями» шли крестьяне, главным образом парни, вооружённые охотничьими ружьями, топорами и вилами. Владивосток прислал 500 демобилизованных солдат с четырьмя пушками и двенадцатью пулемётами. Чита выслала 15 платформ с орудиями и снарядами. Никольск-Уссурийский – целый полк, Хабаровск – 1200 красногвардейцев, к которым в Бочкарёво присоединился отряд китайских рабочих во главе с Ваном Сяосуном. Для общего руководства приехали члены Дальневосточного краевого исполкома Губельман и Минаев.
За два дня в Астрахановке собралась целая армия, не менее 15 тысяч человек. Подбадриваемая ежедневными митингами, на которых с зажигательными речами выступали Губельман, Минаев и другие большевики, она просто полыхала от нетерпения покончить с белыми, как стали называть тех, кто осмелились не признавать советскую власть. После окончания перемирия она отбила ещё три попытки благовещенцев атаковать, а ранним утром 27 февраля перешла в наступление.
Большевистские отряды входили в город тремя колоннами. Одна по берегу Зеи вышла к Бурхановской и Корсаковской улицам, вторая мимо ипподрома – на улицу Театральную (часть её повернула к вокзалу), третья – по Новотроицкому тракту до Игнатьевского шоссе и там разделилась: одна часть пошла в обход города с севера к тюрьме, чтобы освободить сидящих там членов исполкома и Краснощёкова, другая повернула к вокзалу. Военно-революционный комитет знал, что у вокзала засели наиболее боеспособные группы белых, и их следовало уничтожить в первую очередь. Для отличия от белых сторонники советов нацепили красные банты на грудь и такие же повязки – на рукава, стали называться красными.
Тюрьму взяли без единого выстрела. Однако вместе с освобождёнными большевиками на улицы города вырвались сотни уголовников. Они мгновенно сориентировались в обстановке, обзавелись красными повязками, начали разоружать горожан и группами пошли по дворам «наводить революционный порядок», попутно занимаясь «ревизией» магазинов и лавок.
Колонне, наступающей по Корсаковской и Бурхановской, попытался противостоять отряд гимназистов-старшеклассников и служащих, охранявших перевоз через Зею. Один из красных, будущий командующий партизанской армией Безродных, вспоминал: «Тем временем наша рота, двигавшаяся по Корсаковской улице, отрезала белогвардейцев, защищавших берег Зеи от остальных “защитников города”. Окружённые с трёх сторон белые бросились бежать через сад туристов на китайскую сторону Амура, но поставленный на берегу Амура пулемёт быстро покончил с ними. На льду осталось около двухсот убитых белогвардейцев». Позже многие тела погибших были спущены в проруби быстрого Амура.
На китайскую сторону побежали не только гимназисты. Никогда не воевавшие и даже не умеющие стрелять горожане бросали оружие и уходили с позиций сначала по домам, а потом, уже семьями, тоже в Сахалян. По льду Амура шли повозки, нагруженные детьми и вещами. Не были исключением даже казаки. Они отличались от горожан лишь тем, что не бросали
