ничего не значу вне стен этого кафе, там – бесконечные лестничные пролёты и их последовательное обрушение.
Я противоречу себе? У кого не бывает! А ещё этот замысловатый пугающий карниз. И чем же он пугает? Пугает, и всё. Минорный всхлип. Шагаю по нему взглядом, словно по рею: шаг влево, шаг вправо, и я рухну вверх под сияющую отполированность колёс поезда. Тук-тук – обволакивает со всех сторон, укутывает нежностью и в конце концов убаюкивает. И сдался тебе этот карниз.
Себя не ненавижу, ага.
Что из этого «Отправить»?
888
Первый конверт я получил спустя семь месяцев.
Когда атмосфера обоюдной насторожённости с содержимым «Ренисанса» устоялась, на меня перестали обращать внимание – я отметил момент принятия чёрточкой на календаре. Ещё спустя пару недель с порога мне указали на барную стойку, чем я незамедлительно и воспользовался. Изнемогая от любопытства, я склонил голову над прилавком подобно тому, как это делали остальные; одновременно с этим за спиной щёлкнул замок на входной двери, все посетители разом будто перестали дышать. Прошла минута, я упрямо молчал, вслушиваясь в тишину, в ожидании первого хода со стороны хозяйки. Я чувствовал, как с высоты её роста тяжёлый взгляд обрушивается на мой затылок. Кто эти люди? Что за игру они ведут? Эти вопросы воспаляли юношескую пытливость, отодвигая школьные и бытовые обязанности на второй план. А мне-то самому это зачем?
Я не сразу осознал, что удача повернулась ко мне и вся моя жизнь кардинально сменила ракурс: неказистая, расхлябанная – вдруг приобрела вектор. Искать – значит жить.
Похожее чувство испытываешь во время бессонницы, когда изо всех сил заставляешь себя не ворочаться, но никакие уговоры и просьбы не помогают, тело изнывает, требует незамедлительно сменить надоевшее положение, стряхнув при этом сиюминутный налёт желанного сна, – это непокой. Когда пульс в висках, словно детонация авиабомб, оглушает, сбивает с толку, подначивая мышление к бессистемной интерпретации непроисходивших событий, одно цепляется за другое, распуская по ниточке мифическую ткань погибших империй, беспричинная тревога и подминающая под себя предметность не дают разуму отпустить на скаку поводья несуществующего коня. Туловище моё словно якорь, вросший в непредсказуемость собственных потребностей, под чьим гнётом я сдаюсь и переворачиваюсь на другой бок – теперь уж точно в последний раз! Тут ещё какая-то мелкая мошка бьётся в лицо несколько раз кряду, как назло, зудит в носу, одна нога мёрзнет, другая – потеет, и мочевой пузырь уже намекает на скорую необходимость опорожнения. Мне не уснуть.
Вопреки всякой логике я улыбаюсь. Тогда и теперь. Юношеский максимализм: я готов зацепиться за любую соломинку, лишь бы найти то единственное важное, что потерял и чем никогда не владел. Таков мой путь: я обратился к слуху, я шёл по следу и вдруг понял, что сама тишина является выражением иного голоса. Это открытие сбило меня с толку, но ещё сильнее – то, что источник присутствовал в моей голове всегда, он приказывал мне, и я подчинялся, он задавал мне каверзные вопросы, а я отмалчивался. Взгляд зацепился за ромовую бабу, вынуждая разоблачать знакомые корни, интонационные конструкции невозможного языка. Свои морфемы тишина порождала не акустическим или визуальным механизмом, скорее, невесомым молоточком отыгрывая прямо на шишковидной железе. От этих мыслей пошла носом кровь, кап, это что, кетчуп? Кап-кап. Руки в крови, твои руки по локти в томатах! Смотри не отрываясь. Всё в-в-в-вокруг захлёбывается… наша жизнь – её единственный возможный исход – это растянутое во времени захлёбывание…
– На сегодня достаточно, – прервала хозяйка поток. И тут же раздался привычный гомон общепита: звон чайных ложечек по бортику кружки, приглушённая Lo-Fi-музыка, обрывки разговоров. Прямо перед моим носом звонко приземлился конверт, окончательно приведя меня в чувство.
– Что это?
Вместо ответа женщина лишь ехидно улыбнулась и впихнула в руки карандаш твёрдостью 7Н. Им я вспорол конверт, передо мной веером рассыпались пустые листы А4.
888
Зазвонил телефон, на экране высветилось Надино селфи на фоне норвежских фьордов. На мгновение замешкавшись, она всё же ответила.
– Привет. Чем занимаешься? – спросил Надю Надин же голос.
– Привет. А кто это?
– Я – это ты! – передразнили с того конца. – Так чем занимаешься?
– Работаю.
– Что, прям сейчас? Посреди ночи?
– Я в ночную смену.
– У вас ещё и ночные смены бывают? Стесняюсь спросить, как расширяется круг обязанностей после захода солнца. Я тебя хотя бы не отвлекаю? – На заднем плане слышались детский визг и танец маленьких утят.
– Нет. Мне так неловко, но я всё ещё не поняла, кто мне звонит, у меня стёрлась адресная книга на телефоне.
– Смешно, узнаю свою Надю. А я до сих пор понять не могу, разыгрываешь ты меня или нет. Как тебе это удаётся?
– Удаётся что?
– А говорят ещё, у близнецов связь невидимая. Я иногда тебя совсем не понимаю.
Надя чуть не швырнула телефон об пол, её остановило лишь уведомление, предлагавшее перейти к видеозвонку. Нужно лишь смахнуть (куда? не понимаю) соответствующую кнопку, но интерфейс вдруг сделался для Нади совершенно неочевидным. Почему палец дрожит? Сложно сдвинуть ползунок на экране – какая-то невидимая сила натягивает до предела струны её сухожилий. Зажмурилась, ткнула случайно, а когда открыла глаза, на экране возникла её копия, валяющаяся на белоснежном полу и хохочущая, рядом резвились две девочки. Интерьер тоже сиял так, что Надя невольно снизила яркость до минимальной.
– Привет, сестра!
– Привет. – Если ты так уверена, что это невозможно, что сестры нет и быть не может, отчего же эта неловкость?
– Ты где?
– Я в кафе.
– Ты устроилась в кафе? – нельзя было не заметить в интонации деликатной брезгливости, с которой её копия произнесла это. – Неожиданно.
– Что это за дети? – спрашиваю, чтобы перевести внимание с моей личности.
– В смысле?
– Ты работаешь няней или аниматором у буржуев? – Пусть качество трансляции и не могло детально представить облик дома, но даже так было понятно, что обставлено недурно, хотя расстановка походила скорее на фотозону, чем на реальный обжитой интерьер.
– Шутишь?
– Нет.
– Это твои племянницы. И это наш дом.
– Ну правда. Откуда дети?
– Тебе механизм объяснить?
– И когда же ты успела? – худший вопрос из всех, что можно придумать.
– Шесть и четыре года назад.
– Как такое возможно?
– Я думала, ты просто дурачишься. А ты и впрямь забыла, забавно. Как ты умудрилась?
– Нет, нет, конечно, я помню, просто не совсем понимаю.
– У тебя точно всё в порядке?
– Я помню, время так быстро летит…
– Кого ты обманываешь, Надя? Я всё вижу. Почаще бы выходила на связь, и не пропустила бы появление на свет детей своей одноутробной сестры. Сегодня как раз Катин день рождения. Не хочешь ей ничего сказать?
– Да, конечно, – напускное чувство вины сдавило горло.
– Катя, иди сюда. Твоя тётя Надя хочет тебе что-то сказать.
– Кто это? – отозвалась с любопытством малышка.
– Привет! – нелепо машу рукой.
– Кто это? – не понимала она. – Мама, она на тебя очень похожа! Это ты?
– Нет, не я, а моя сестра. Помашите тёте Наде.
– У тебя есть сестра?
– Прямо как Аня – твоя сестра. И я много раз уже вам рассказывала про неё.
– Впервые слышим. Какая-то она потрёпанная, – зло заявила старшая племянница.
– Где она пряталась?! – младшая настойчиво лезла в камеру.
– Вот и спроси её.
– Привет, тётя Надя! Где ты прячешься?
– Я не прячусь.
– … ко мне, иди сюда!
Девочка втянула в кадр кавалер-кинг-чарльз-спаниеля.
– Смотри, Франсуа, это твоя тётя!
– Какая прелесть! У вас ещё и собака есть… – а сама готова провалиться под землю.
– Почему ты к нам не приезжаешь? – раздался обиженный голос Ани. – Докажи, что ты есть! Приезжай к нам прямо сейчас.
– Ну пожалуйста, если ты нас любишь, – сразу же подхватила мысль Катя, отпихивая пса.
– Я работаю, я не могу, к тому же поздно, – Надя покосилась на переполненную тенями мглу за окном.
– Вот так всегда. Ты всегда так!
– Простите… – Отчего-то вдруг одинокому силуэту на фоне бутылок сделалось очень горько.
– Ладно, девочки, хватит давить на жалость. В следующий раз у неё непременно получится. Попрощайтесь с тётей Надей.
– Пока, тётя Надя!
– Пока, тётя Надя.
– Те ещё манипуляторы! Не обращай внимания, – произнесло моё счастливое, румяностью наполненное отражение, после того как вышло из яркой комнаты в полумрак кухни и принялось складывать грязные
