ее, чтобы подать заявление об уходе и выплатить остаток долга. И она принялась костерить его на все лады, обозвав, помимо всего, криминальной швалью, не ведающей благодарности.
Возражать ей он и не думал. Просто стоял перед нею, как каменный, не говоря ни слова. Потому что знал: по большому счету, ее обвинения — правда. Положиться на него нельзя было никогда. Всех, кто имел с ним дело, он в итоге обязательно предавал. Всех, включая собственных родителей.
Когда и с чего началось его падение — он не понимал. Но само падение вовсе не было для него неожиданным. Это дьявольское семя сидело в нем с раннего детства.
Ведь он не из тех, кто всю жизнь старался играть по-честному, но проиграл. Наоборот: он потому и проиграл, что в кои-то веки попробовал жить по-честному. Если же совсем коротко — Сэнтаро страдал от того, что он Сэнтаро.
Вот и этой ночью он опять боролся с собой. И стонал, как раненое животное, чувствуя, что задохнется, стоит ему лишь повернуть голову. Он снова задумался, каким способом было бы лучше повеситься. Но вспомнил, что у него нет веревки.
Может, сгодится упаковочная бечевка? Или ремень?
Он бросил взгляд на стол. Там стояла коробка с кухонной утварью, которую Хозяйка разрешила ему забрать, поскольку «больше это барахло все равно никому не пригодится». Вот и вся компенсация за его трудовые годы, горько усмехнулся Сэнтаро. Любимый медный котел, в нем — стопка глубоких мисок. Пластиковая ложка, деревянная лопатка, венчик, кулинарный шпатель и поварская роба.
Он долго разглядывал всю эту утварь, торчащую из коробки, будто застывший взрыв, и вспоминал свои дни в «Дорахару».
Лица покупателей в ожидании своей очереди за окном.
Болтливых старшеклассниц за барной стойкой.
Сакуру у входа, что меняет свой облик каждый сезон.
Стоящую под деревом Токуэ-сан.
— Дораяки!.. Свежие дораяки!..
Ощущение от мисок и лопаток на кончиках пальцев.
Дрожащий блеск свежесваренных бобов.
Богатый, насыщенный аромат цубуана.
Сэнтаро закусил губу.
— Дораяки! Свежие дораяки!
Едва он повторил это вслух, как что-то маленькое и горячее скатилось вниз по его щеке.
Кулаки его сжались. Он глубоко вздохнул и стиснул зубы.
— Вы обязательно справитесь, шеф! — написала ему Токуэ-сан.
Теперь он предал и ее. Не выполнив ничего из того, что ей обещал.
— Сладкие дораяки!.. Налетай, пока горячо…
Разрыдаться он себе не позволил. Но голос слегка дрожал.
Стиснув подушку, он зарылся в нее с головой и снова вспомнил сакуру у входа в «Дорахару».
Несомненно, этой весной она опять цветет. Прохожие невольно останавливаются, чтобы полюбоваться нежным облаком ее кроны. Ее розовые лепестки залетают в распахнутые окна. Жалуются ли очередные школьницы на лепестки в своих дораяки? И забегают ли так же охотно в лавку с новыми поварами?
Глава 26
Той же ночью Сэнтаро увидел сон.
В совершенно незнакомом месте он взбирается на невысокий холм. А внизу, у подножия, сверкает река — широкая, плавная.
Остановившись, Сэнтаро разглядывает чистейшую водную гладь, что подрагивает в десятке метров под ним. И замечает, что прямо по этой глади, следуя за течением, убегают вперед бесконечные белые нити. Эти странные нити то сплетаются, то разбегаются снова, образуя постоянно меняющиеся узоры.
Что же это? Понимание приходит не сразу. Лишь как следует приглядевшись, он различает: все это — опавшие лепестки.
Взгляд Сэнтаро убегает вверх по течению, пока не упирается в огромное белоснежное облако вдалеке. И он наконец понимает, что весь берег реки вдоль подножия холма, докуда хватает глаз, утопает в сакуровом цвету.
Шаг за шагом Сэнтаро поднимается вверх по холму в направлении этого облака. Вокруг поют птицы, ветер доносит головокружительный аромат цветов. Облако сакур все ближе.
Очарованный, он спешит к деревьям — и вот уже гуляет среди них, восхищенно разглядывая каждое дерево. Распустившиеся цветы окружают его со всех сторон — так, словно он дрейфует посреди огромного белого озера.
Все чувства, что целый год дремали в этих стволах и ветвях, вырываются наконец-то наружу — в виде чистейшего, неподдельного счастья. Кружась в фейерверке из опадающих лепестков, Сэнтаро приближается к краю обрыва, откуда распахивается вид на реку внизу. От блестящей воды приятно веет прохладой. Пара птиц, разогнавшись по водной глади, поднимается в воздух.
Взгляд Сэнтаро зависает. Он пытается сообразить, где находится. И тут…
— Шеф? — раздается вдруг чей-то голосок у него за спиной.
Он оборачивается.
Под одной из сакур на самом краю опушки он видит маленький чайный домик. У входа развевается большой баннер с иероглифами «Гохэймоти» [19]. Ноздри Сэнтаро щекочет кисловато-сладкий аромат. Эти жареные моти он попробовал бы с удовольствием.
— Шеф! — раздается откуда-то вновь.
Голосок тот, похоже, доносится от деревянных столиков у входа в домик. За столиками сидят посетители, наслаждаясь трапезой под опадающими лепестками.
Шагая на голос, Сэнтаро вдруг видит маленькую девочку, которая сидит за столом чуть поодаль от всех остальных.
— Вы? — удивляется Сэнтаро.
Девочка вскакивает с места, кланяется ему. Но он уже знает, кто это.
— Смотрите, шеф! — Она с улыбкой теребит воротничок своей белой блузки. — Это мне сшила мама!
В лучах весеннего солнца ее блузка просто сияет. Лепестки порхают в воздухе и оседают на белоснежную ткань.
— Вам очень к лицу, — с большой вежливостью отвечает он.
— Спасибо! — радостно кивает она.
— То самое место? — догадывается он.
— Да, это мой родной городок. Здесь так чудесно, правда?
Сэнтаро присаживается напротив нее. Между ними на столике стоит тарелка. В тарелке — рисовые клецки, покрытые тоненьким слоем цубуана. Тут же рядом — заварной чайник и миниатюрная чашечка.
— Угощайтесь! — Она делает приглашающий жест рукой.
Из чайника льется нечто вроде кипятка вперемежку с плавающими лепестками.
— Кажется, в чай нападали лепестки?
Она качает головой:
— Нет. Это — сакуровый чай. Рассеянно-солоноватый, с легким цветочным оттенком.
