— Вы серьезно? Чай из сакуры?!
Никогда прежде Сэнтаро о таком не слышал.
— Сакуровый чай… — снова бормочет он. И вдруг чувствует, как один из лепестков начинает кружить прямо у него в груди. Постепенно превращаясь в тоненький лучик света, он мерцает так слабо, словно вот-вот исчезнет. Но — не исчезает.
Рассеянно-солоноватый, с легким цветочным оттенком…
Слова эти оседают внутри Сэнтаро, отдаваясь долгим эхом в груди. На миг ему чудится, будто лепестки на деревьях вдруг разом набухли и распахнулись еще шире прежнего. Сэнтаро моргает.
— И как же это сделано? — спрашивает он, заглядывая в чашку.
— Мы их засаливаем, — отвечает девочка. И длинными красивыми пальчиками указывает на чайник. — Загляните внутрь!
Сэнтаро открывает крышку. Чайник наполнен жидкостью нежно-персиковых оттенков. Он вдыхает ее сладкий, насыщенный аромат.
— Эта сакура — не обычная «сомэ́й-есино», — поясняет девочка. — Лучше всего для засолки подходит яэдза́кура, северный сорт с махровыми двуцветными бутонами.
— Красота… — только и говорит Сэнтаро, досадуя на себя за неспособность сказать что-либо еще.
— Соленые лепестки заливают кипятком. Так и получается сакуровый чай.
Он снова заглядывает в чашку. Два белоснежных, безупречной формы бутончика дрейфуют по чайной глади. Сэнтаро вдыхает их аромат, подносит чашку к губам, делает глоток. Вкус раскрывается на языке — так, словно сакура цветет у него во рту.
Рассеянно-солоноватый, с легким цветочным оттенком…
Вот оно, это сочетание. Все, как она и сказала. Солоноватость и аромат — идеальнее не придумаешь.
Сэнтаро осторожно ставит чашку на стол. И, снова заглянув в чайник, внимательно изучает засоленные и заваренные лепестки.
То, что он так долго искал.
— При этом соленость должна быть совсем слабая, чтобы сохранился цветочный аромат… — задумчиво бормочет он. — Так вот что следует добавлять уже в сами лепешки! Пара-тройка бутончиков — на одну порцию дораяки!
Сэнтаро поднимается с места. Девочки напротив него больше нет. Ее улыбка, ее белая блузка с приставшими лепестками — все это исчезло. Спохватившись, он оглядывается. Но уже не видит вокруг ни столиков, ни любующихся цветами посетителей, ни чайного домика. Его окружает сплошное море опадающих лепестков.
Утопая в этих белых волнах, он выкрикивает имя девочки — снова и снова. Но кроме лепестков, мерно падающих на землю, не движется уже ничего.
Наконец Сэнтаро понимает: мир, в который он попал, ненастоящий. Другой, настоящий мир уже утягивает его обратно, и он спохватывается: а где же девочка? Он должен найти ее. И выведать у нее все то, о чем не успел спросить…
Как же они назывались, ее родные места?
Что он запомнил из ее мимолетных слов? Что там течет большая река с белоснежными сакуровыми берегами? Что местные жители засаливают опавшие лепестки, чтобы готовить из них сакуровый чай?
Но кладут ли они такие соления в свои сласти?
Глава 27
По другую сторону бесконечной изгороди из остролиста сакуры цвели уже вовсю. Бледно-розовые лепестки долго танцевали на ветру, не решаясь коснуться земли.
Сэнтаро с Ваканой брели по дорожке, почти не разговаривая. Лишь иногда он спрашивал ее что-нибудь нейтральное, например:
— Как новая школа? Выбрала какую-нибудь секцию?
— Пока не решила… — коротко отвечала она.
В эту поездку Сэнтаро пригласил ее сам. Хотя перед этим, конечно, весь день колебался: уместно ли взрослому мужику звонить пятнадцатилетней школьнице и приглашать ее с собой в путешествие? Но поскольку вопрос с канарейкой без Ваканы не решался никак, взять ее с собой все равно пришлось.
Странный сон о «сакуровых соленьях» никак не выходил у Сэнтаро из головы. Когда же поиск в Интернете показал, что такая традиция действительно существует, он долго сидел потрясенный, закрыв глаза. И даже подумал было заказать себе немного на пробу, но вовремя остановился. В его нынешней ситуации продолжать эксперименты с дораяки было негде и незачем. К тому же ему было важно знать, как это готовят на родине той девочки из сна, но как те места называются — он понятия не имел.
Об этом визите он предупредил Токуэ-сан отдельной открыткой. И хотя к их прибытию открытка могла еще не дойти, опасность не застать старушку в «Тэнсеэне», казалось, равна нулю. Сэнтаро был уверен: главное — приехать, а там все устроится само. В конце концов, он знал ее точный адрес. Не найдут ее в магазине — смогут заглянуть к ней домой.
Лазурное небо над лесом вокруг «Тэнсеэна» казалось теплым и даже гостеприимным. По ту сторону изгороди вереницей белых облаков тянулись пышные кроны сакур, а волнистые листья густых дубов блестели на солнце, подрагивая от ветра.
— Новая школа — это круто… Похоже, и правда весна пришла! — сказал Сэнтаро.
— Это верно.
— Для сакуры сейчас — самый цвет!
— Пожалуй.
Болтливостью Вакана не отличалась, и Сэнтаро решил начать разговор с нуля.
— На самом деле я должен тебе кое-что рассказать. Насчет канарейки.
— Марви?
— Ну да, Марви. Токуэ-сан хочет выпустить его из клетки. Говорит, что слышит, как он просится на волю.
— Хмм.
— Все-таки она — человек, который всю жизнь не мог выйти за эту ограду. Думаю, она лучше нас понимает, что чувствует птица в клетке. Если твой Марви уже способен летать — пожалуй, его лучше выпустить. Если соорудить для него кормушку, он сможет жить в лесу «Тэнсеэна» без особых проблем.
— Да, наверное, — тут же ответила Вакана, не задумавшись ни на секунду. Как легко согласилась, удивился Сэнтаро.
— И еще. Ты в курсе, что «Дорахару» больше нет?
Вакана шагала за спиной Сэнтаро.
— Слыхала, — ответила она и умолкла. Но чуть погодя спросила уже сама: — А почему вы ушли, шеф?
— Владелец заведения решил, что дораяки — это уже несовременно.
— Куда же мне теперь забегать после школы?
— Да ну, не выдумывай.
— Но если честно… — добавила Вакана и поравнялась с ним.
— Что?
— Я перешла в вечернюю школу.
— Да ну?
— Ну да… Чтобы подрабатывать днем.
Ее голосок
